Авдонин Иван Николаевич родился 31 марта 1924 года в городе Тетюши.
Участник Великой Отечественной войны. В июле 1942 года был призван в ряды Красной Армии и направлен на фронт, где воевал на Ленинградском фронте в составе 191 отдельного зенитного бронепоезда ПВО радистом и артиллеристом. Награжден орденом Отечественной войны II степени (1985г.), медалью «За боевые заслуги», медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945г.г.», медалью «За оборону Ленинграда» и другими медалями.
Из воспоминаний Ивана Николаевича:
«Началась 22 июня. Мы с товарищем с вечера поехали за Волгу на озеро рыбачить. И до того тихий день был, солнечный. Комары пролетали и то слышно было. Как было тихо! От Волги озеро где-то с километр. Радиоузел в Тетюшах был на улице Сверлова, где татарская школа. На все Тетюши его слышно было. Мы рыбачим и слыша, что-то радио не эдак говорит, громко. И поняли – война! Мы тут же собираемся, все снасти покидали в лодку и поехали домой. А товарищ жил на бугре. Все снасти решили кинули ему во двор. Только ворота раскрыли, выходит из сеней его мать. Товарища звали Сашка Бызов. Выходит и вот плачет, вот плачет. Он: «Чего ты мам?». А она: «Чего Шура? Война! Германия напала!». А у него два старших брата, они как раз подлежали на службу. Вот мы и узнали, что война. Выступление Молотова было в два часа дня. В домах радио не было. Подошли все слушать. Я пришел домой, мать тоже плачет. Отцу 38 лет, тоже подлежит в первую очередь и его как раз на новый год взяли с 1941 года на 1942. И в первом бою на Калининском фронте погиб. Прислали: «Без вести пропавший». А товарищи, которые с ним были вернулись, с деревни Федоровка, вернулись раненые. «Не может быть, чтобы он без вести пропал! Он был пулеметчиком и у него был помощник, как он мог без вести пропасть, когда мы еще тут были? Наступали мы, а не немцы» - говорили. Он так и считался без вести пропавшим. Авдонин Николай Федорович его звали, 1903 года рождения.
«Учились, а уже брать в Тетюшах некого совершенно. И вот 20 мая по всем Тетюшам слух прошел, что 20 мая на войну берут двадцать девчонок из Тетюш. В Тетюшах стала паника. У кого мужья сыновья погибли, они ревут, плачут. У кого на войне тоже плачут. Военкомат был на улице Максима Горького напротив автосервиса. Их собрали в военкомат и повели на пристань по улице Максима Горького, так с Вахитова шла лесенка на пристань. Все Тетюши пришли, такая паника, мужчин уже нет, девчонок берут. Все девчонки двадцать второго года, двадцать третьего, двадцать четвертого. Их увезли. Мы учились. 20 июня сдали экзамен. С Монастырска строем в Тетюши дошли до военкомата. «Вольно!Строится в одну шеренгу!». Где автосервис тут райком был, а рядом около ворот кирпичное здание – тут был райком комсомола. На этом месте двери стоят как сейчас. В этой двери вырезали окошечко и скомандовали: «В одной шеренге подходить к окну!». Подходили и давали комсомольский билет, в нем была повестка:«21 числа на пристань». До Казани довезли в военкомат, одного сюда, другого туда. Нас несколько человек под Москву, несколько человек со мной попались Казанских. Еще не приняли присягу, не одели, пилить лес. Под Москвой фронт, а от Москвы в сторону Белоруссии в 41 отогнали на 120 километров. Калининский фронт от Москвы рядом. Вот для этого фронта пилили лес, на себе таскали. Лес был нужен для строительства дотов, пулеметные точки, артиллерийские точки и для командиров землянку. И вот мы до осени мотали, где-то в конце октября нас которых по болезни, которые погибли, кого лесом задавит, нас в партию выбрали, кто восемь классов кончил, проверяли как читали. В Москву так в конце октября привезли, а в Москву все поезда только ночью приходили. Днем нельзя, бомбили, как поезд заметят – бомбили. Ночью нас привезли. А утром пешком по улице. Мы голодные, поек маленький. Улицами ведут нас, смотрим магазин, закрытый на замке. А на окнах батоны белые, нарезанные. Мы старшему кричим: «Останови, магазин наверное откроют, да купим!», а он: «Ребята, это довоенная реклама, это все с гипса, реклама! Какой калач? Москва вся горит!». А мы то обрадовались. И нас привели в Чернышевскую казарму – самая большая казарма в Москве была. Там так артиллеристов облучали прожекторные батальоны и партизан готовили там, очень большой гарнизон. Меня взяли в радио-батальон. Нас было где-то тридцать человек. Радиостанции старые, до войныгромовские были, главные полковые на трех тонной машине, там двигатель все облучали. Потом в начале ноября привезли современный передатчик и приемник. Каждый по двадцать килограмм. 70 дней учили. Я сдал на радиста на вторую группу. Первую группу должен я принять восемнадцать групп, а в каждой группе пять единиц – буквы, цифры. Я смог только шестнадцать групп передать и принять. А их назначили на бронепоезд. Все удивились: «На бронепоезде легче!». А тут которых солдат постарше, да которые уже на войне были, самые первые попадут в пекло. Они уехали, чтобы никто не знал ночью. Ночью привозили, ночью увозили. Через три дня назначили меня, по семь человек. Радист я и связист. Тоже на бронепоезд. Собрали нас в другую казарму, артиллеристов тяжелых пушек, с малых колиберных, артиллеристы пулеметчики, разведчики. Все мы обучались. На бронепоезд сто один человек: девять поровозников, сцепщик, дорожный мастер. Поехали на электричке в Мытищи, чтобы доехать до бронепоезда. Приехали, там мастерские, где ж бронепоезд? Женщины все готовили - варили. Пришел мастер показывает: «Вот отсюда откатывайте полувагоны!». Зенитные пушки на 360º крутятся и на 85º вертикально. Если полевые бронепоезды. Они полностью закрыты, а это полувагоны, чтобы не выпасть, где-то по грудь наварено 20 миллиметровое железо. В конце платформы сундуки сварены, там для снарядов, для противотанковых грант 50 миллиметровые. Если пробьет, то взорвутся снаряды. Сами так скатывали пушки, да на склады ездили. Не то, чтобы так, на склад приехали да выкатывай пушку, еще их ждешь когда с завода поступят. Техники мало было. С завода как только поступят, мы берем так шесть орудиев. Где-то за три дня мы получили пушки, поставили, привинтили. зенитная пушка на платформе и четыре домкрата ставились. И там тоже для тяжелых пушек 85 миллиметровые, если на ходу из нее стрелять – вагон перевернется. На ходу скорострельные орудия и три зенитных пулемета. На ходу штурмовики только на поездах штурмуют, а бомбардировщик один ловит поезд, а на каждом немецком четыре пулемета и две пушки. Как дождем уголь идет. И так поезда уничтожают. Они обстреливают, второй раз заходят и бомбы еще… С Москвы мы выехали в декабре месяце. На семь человек по три винтовки дали, по пятнадцать патронов. На семь человек – три каски. За всю войну никто их не одел. Когда наступать стали, один надел каску, а другие говорят: «Аааа…Ты жить хочешь? А я нет?». Стыдно стало… Все три каски, так в низших и лежали. На сто человек тридцать касок дали, так тридцать и лежали. С Москвы мы не знали куда ехали, тут паровозники говорят: «Ярославль проехали, Рыбинск проехали, значит переезжаем Волгу, а там дорога идет только на Вологду». Только командир знал. Солдаты из Рыбинска были, из Вологды – они знали, что от Вологды две дороги, на Ленинград и на Архангельск. А бронепоезду в Архангельске делать нечего, все догадались…Значит в Ленинграде будет наступление. В декабре прибыли в Тихон. Тихон – последняя большая станция, четырнадцать запасных путей перед фронтом, дальше уже дороги нет. Когда в Вологду мы прибыли ночью, меня вызывают: «Такой-то с корабельного на выход!». На бронепоездных площадках дежурят артиллеристы и с телефонистами так каждые два часа менялись. Вызвали значит и говорят: «Будешь сопровождать командиров в штаб, да в город». Там был штаб Вологодско-Черповетский дивизион. Он обслуживал зенитные средствами до самого фронта. От фронта передовая, передовая на сорок километров в тыл. Где разъезды маленькие, были поставлены вышки. Там девчонки дежурили с пулеметом. Потому что от фронта летали одиночные самолеты и бомбили дорогу, чтобы закрыть движение. А во время войны дорог не было, только железнодорожные.
Выдавали 2 сухаря на один день. Ели мерзлую картошку и свеклу, тем самым заработали гастрит».
