Родилась в 1930 году.
Скорняк – раскройщик. Трудовой стаж на Татмехобъединении – 30 лет. В 1947 году, как юный труженик тыла, награждена медалью «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны 1941 - 1945гг.», юбилейными медалями к 50, 55, 60, 65-летию Победы в Великой Отечественной войне.
Среди наград медали: «За доблестный труд в ознаменование 100 – летия со дня рождения В.И.Ленина», «В память 1000 – летия Казани», «Ветеран труда». Отмечена медалью «Узник детских концлагерей. Непокоренные».
- Сентябрь в том году был холодный. Помню пристань, реку. Мама держала на руках годовалого братика Колю. Папа уговаривал ее ехать с ним. Мама ответила: «Я же повариха. Кто детей в дороге кормить будет?» И мы отправились в эвакуацию вместе с детдомом. По Волге всё пароходы шли, много пароходов… Нам досталась баржа без загородок по бортам. Ночами прижимались друг к другу: ветер, холод, по реке уже плыли мелкие льдинки. И тут фашистские самолеты начали нас бомбить. Попала бомба и в нашу баржу. Стали тонуть. Мне ледяная вода уже до лица доставала, когда какая-то женщина меня подхватила и поплыла к берегу. Сколько людей тогда утонуло, не знаю. Кто доплыл до берега, тех принимали, передавали из рук в руки. В это время уже немцы подъезжали. Мама доплыла и держала братика. Один немец хотел его отнять у мамы – она сильно кричала! Меня фашист потащил в сторону, вместе с другими детьми, оттесняя прикладами от взрослых. И тут взрослых, среди которых были мама с Колей, затолкали в сарай и подожгли на наших глазах… От увиденного утром умерла моя подружка Маша. Потом они нас - то пешком куда-то гнали, то на грузовиках везли. Некоторые из них взрывались, видимо, наезжали на мины.
Утром нас пригнали в неизвестное место, где стояла виселица. Несколько мужчин уже висели на ней. Лица были изуродованы, в крови. Мне показалось, что в одном из повешенных - мой папа, и, не помня себя, бросилась к нему. Немец дал автоматную очередь, но не убил, только прострелил ногу. Рана глубокая была, гноилась, черви появились. Первое время ходить не могла, ползала. Медицинскую помощь в концлагере, куда нас привезли, никто не оказывал. Не выжила бы я без помощи подружки Лизы Прохоровой, с которой мы держались друг друга. Детей в концлагере было много. На них ставили опыты, уколы делали, кровь брали. От этого во рту сохло, многие слепли . Немец-врач кровь выкачивает, а сам в глаза заглядывает: можно еще взять или нет? У более слабых детей всю кровь выкачивали за один раз. Сначала – крик, а потом – тишина… Помимо изнуряющего голода, непосильного труда, выкачивания крови, медицинских экспериментов, концлагерь разрушал личность. Если нужно было вызвать из бараков и построить, солдаты начинали стрелять с вышки.
Но было и другое. Во время длительного марша в другой лагерь, уже на немецкой территории, нас тайком подкармливали местные крестьяне. Летом, когда стали выгонять на работу в поле, у меня снова разболелась нога, разнесло всю ступню. Работать не могу, ползу. Подошел немец-охранник. Взял меня и потащил куда-то в сторону. Посадил, а сам приложил пальцы к вискам. Присел и говорит: «Му-у-у». Я не сразу поняла, зачем так показывает. А он принес кусок коровьей лепешки и прибинтовал ее к моей ноге. Вечером нарыв лопнул. На другой день тот же охранник опять ногу перебинтовал, и все прошло. Я ему «всю жизнь благодарна за спасение».
Приближались наши войска, и детей в концлагере начали расстреливать. Они из бараков выбегают, а фашисты стоят полукругом с автоматами и стреляют. Все падают, как подкошенные. Мне опять повезло, я вышла в числе первых, мне снова только прострелили ноги. Упав, осталась лежать внизу, другие уже падали на меня. В тот день, как мы узнали позже, в лагере было уничтожено пятнадцать тысяч детей. И только девяти из них удалось уцелеть.
С простреленными ногами я оказалась в армейском госпитале. Один из хирургов сумел спасти их от ампутации, и беззубая, еле передвигающаяся на костылях, похожая на старушку, девочка десяти лет начала возвращаться к жизни.
Я не знала, сколько мне лет, откуда родом, как зовут, но жить без голода, без побоев, без страха уже было счастьем. Особенно, когда меня и других оставшихся в живых детей вывозили на самолете, машине, а потом на лошадях привезли в татарскую деревню. Я до сих пор помню, как она называлась - Нижнее Бишево. Как тепло встретили нас в ней! Несли и молоко, и сметану, которые отрывали от семей. Директор Федотовского детского дома Заинского района Ефим Михайлович выхаживал нас, как собственных детей. Посещать школу мне не разрешали врачи. Только через два года я вспомнила свое имя.
В сорок третьем в детдом приехали представители Казанского мехкомбината, а мне не хватает роста. Встала на валенки, чтобы повыше казаться. Они засмеялись и говорят: «Не тянись, тебя и так возьмем». Выучившись, работали как одержимые. Мне казалось, что выполняя задания, мщу фашистам за все, что они со мной и другими детьми сделали. Старалась изо всех сил. Однажды трое суток пробыла в цеху, на «скорой» увезли». Много добрых людей встретилось мне на моем небольшом ещё тогда, но страшном пути. Я не забыла ни раненых в госпитале, которые проявили сердечную заботу о маленькой узнице, ни женщину, когда-то заслонившую меня от бомбежки, ни медсестер, ни врачей, ни работников детдома, ни рабочих педагогов мехкомбината.
Война же всю жизнь давала о себе знать. Злую шутку она сыграла в момент одного из свиданий. Влюбленный в меня паренек перепугался, обнаружив при поцелуе вставную челюсть. Зубы съела концлагерная цинга. Сейчас смешно, а каково было тогда?! Это не помешало мне выйти замуж, родить троих детей. Жить бы и радоваться. Но не пришлось: сказались последствия пребывания в концлагере. Оба сына умерли. Не отличалась здоровьем и дочь. Сегодня у меня из родных остался только внук тринадцати лет. Он учится в Нахимовском училище в Санкт-Петербурге.
Еще в детском доме директор Ефим Михайлович советовал девочкам не особенно говорить о том, где мы побывали, и что испытали. «Жизнь свою загубить можете», - говорил он. К сожалению, это было правдой. Недоверие страны к своим гражданам, попавшим в фашистский плен, лагеря, оккупацию, распространялось и на несовершеннолетних узников фашизма. Только в годы перестройки началась их негласная реабилитация. Детский фонд РТ по инициативе преподавателя пединститута Валентины Андреевны Бондаренко, которая была для нас добрым ангелом, в начале девяностых годов собрал бывших несовершеннолетних узников. С тех пор мы встречаемся каждый год на своем мало кому известном сборе «Празднике со слезами на глазах». У многих из нас слезы от пережитого в детстве не высыхают до сих пор.