«Когда началась война, мне было 14 лет, – рассказывает Иван Данилович Филинов. – Мы сидели в хороводе. Там все тогда были: и бабы, и мужики, и дети... Выходной же был, воскресенье. Пели, плясали. И вот узнали такую новость. Это было днем, в обед. Первого на войну забрали ветеринара, и потом стали брать мужиков одного за другим. Мы, дети, тоже собирались воевать. С детства патриотами были.
Я начал работать в колхозе. И пахал, и все делал. Мы жили в селе Митрополье Сеченовского района, на самом юге Нижегородской области.
Помню, строили дранку – просо драть. За 40 километров ездили на лошадях в Мордовию за бревнами. У нас же нет леса, все черноземные степи. В обед уезжаем, к вечеру приезжаем. По 17-18 подвод собиралось. Я был за старшего. Потому что к тому времени закончил шесть классов. У других было 2-3 класса. С 9 лет тогда учили. А я вообще рано научился читать. У меня дядюшка был заведующим библиотекой и все меня с собой таскал. Мать нас одна поднимала. Отец умер в 1933 году, молодой был, 33-х лет. Нас, детей, осталось пятеро. Я второй. И Христа ради пришлось маленькому с сестрой по деревне просить, и всякое было. А вообще, я из кулацкой семьи. Дед, мамин отец, в свое время наладил кожевенное производство. Семья у него была большая: семь сыновей и две дочери. Дом у них сначала был маленький, потом сыновья стали говорить отцу: «Давай построим большой». И вот их всех из этого большого дома выгнали, а отца отправили в ссылку.
Случай с нами интересный произошел, когда мы ездили в Мордовию за лесом. Ехали мы, ехали. Вдруг откуда ни возьмись – цыганский табор. В общем, прогадали мы все: и овес, и еду. Осталось чуть-чуть денег, так купили немного хлеба да молока. Но все равно ехали голодные и мечтали быстрее добраться домой. А с нами еще ездил глухонемой. Больше всего мы удивлялись, как цыганам удалось его обхитрить. Он был сильно обижен и говорил (показывал на пальцах): «Приеду домой, наемся – живот будет – во, и буду дрыхнуть два дня».
А в армию меня призвали в ноябре 43-го. Мне тогда не исполнилось еще 17-ти. Родился-то я 1 декабря. Город Горький тогда разбомбили, и нас, шкетов, призвали. Я весил всего 48 с половиной килограммов. Сказали, в зенитные войска, по самолетам стрелять сойдете. Немцы, когда отступали, все шпалы, стыки, стрелки – все ломали. Впереди нас шли железнодорожные войска, восстанавливали пути. Потом уже нас с пушками отправляли. Сначала мы стреляли из 37 мм орудий, потом из американских, 40 мм. Я был наводчиком и стрелком.
Помню, приехали на станцию Себеж (Великолукская область). А это курортное место. Там много озер, песок. А станция вся сожжена, вода в колодцах отравлена. На станции было ущелье. А мы стояли на горе. Затаскивали на нее тяжеленную пушку. Сначала всегда надо было думать об орудии, а потом уже о себе. Куда бы нас ни пригнали, мы в первую очередь рыли ровик для пушки, прикрывали ее, а потом уже строили землянку себе. Пригонят куда-нибудь осенью, и спи где хочешь. Особенно тяжело пришлось в Себеже, там же пески. За 3 км ходили, чтобы построить себе пристанище.
А нас и бомбили, и обстреливали. Прилетит на разведку немецкая рама – маленький, легонький такой самолетик. Мы дадим о себе знать, а нас из дальнобойных орудий. Потом нам запретили стрелять по этим самолетам. Они долетают и улетят.
В Себеже я получил контузию. Прилетел немецкий охотник, разбил у нас два орудия. А меня взрывной волной выбросило на мякину. Из семи человек выжил только я. Около месяца пролежал в госпитале. От своей бригады отстал. Как почувствовал себя лучше, стал ходить на железную дорогу, узнавать, где стоят зенитчики. Мы же были линейные. Когда узнал, сбежал из госпиталя. Там меня стали искать, думали, что дезертир. Тем более, вообще хотели комиссовать. Когда нашли, где я, старшина им ответил: «А он уж давно воюет, только заикается маленько».
Я патриот был, и много среди нас, молодежи, было патриотов.
День Победы я встретил в Латвии, в Риге. Ночью стоял с автоматом на посту, охранял свою пушку. Где-то в километре от нас был аэродром. Смотрим: там выстрелы. Думаем, что такое? Позвонили разведчицам (разведчицами у нас были девчонки) на аэродром. Вот они и сказали, что война кончилась. И мы тоже давай стрелять. Снарядов 80 выпустили. Отругали же нас потом за это. А мы были рады, что война закончилась, что мы живы остались. Но служить было некому, и остался я в армии еще на пять лет.
Довелось мне участвовать в параде в 1945 году в Октябрьскую в Риге, и первые их выборы в 1946 году охранять. В Риге мы охраняли военный штаб. И однажды со мной произошел такой случай. Там нужно было спрашивать пропуска у всех, кроме начальника штаба и генерала. И вот идет генерал, а я растерялся и тоже у него спрашиваю пропуск. Он, ничего не говоря, схватил меня вместе с винтовкой и потащил. Здоровый такой был.
По Риге мы также ходили патрулем, очищали берег Рижского залива, распиливали разбитые корабли.
В армии я закончил восьмимесячную школу связи. В Калининграде служил во ВНОСе. Как мы шутили, ВНОС - глаза и уши всей системы ПВО. Вели наблюдение за воздушной границей. Раньше же не было радаров.
Осенью 50-го вернулся домой. Дело близилось к зиме, а мне в колхозе выдали только пуд муки, ни фуфайки, ни ватных брюк не на что было купить. Как там работать? А я как пришел из армии, сразу женился. Жену завербовали на лесозаготовки в Пижму. Так я тут и оказался. Сразу устроился в Мосэнерго электриком, потом электромехаником. Работал в леспромхозе на нижнем складе, точил цепи, ремонтировал электропилы. Потом выучился на крановщика. Работал на кране в леспромхозе. Перешел в ОРС, выучился на механика холодильного оборудования. А потом долгое время был страховым агентом. Из Госстраха и ушел на пенсию.»
