ДОЛЯ СИРОТСКАЯ…
Трудности в моей жизни начались еще до начала Великой Отечественной войны. Родилась я в селе Новые горки в зажиточной семье: у деда была своя лавка, скотина. Все были работящие, поэтому и нужды не было. Началась коллективизация, семью нашу звали в колхоз, отказались и были раскулачены. Отняли всё и из дома выгнали, там сделали сельсовет. Мама от горя сошла с ума. Когда её увозили, она крепко прижимала меня к себе и кричала: «Настюшку я не отдам, не отдам!» О её дальнейшей судьбе я ничего не знаю, даже имени мамы не знаю – была совсем маленькая. Отец взял меня и несколько лет скитался со мной, скрывался. Работал в карьере в Аках, снимал жилье в Киндерях. Перед самой войной купил часть дома и женился.
Через месяц после начала войны папу взяли на фронт. Когда его провожали, я плакала горючими слезами. Папа говорит: «Что ты, дочка, меня обливаешь слезами? Я же скоро вернусь!». А мне казалось, что я его больше никогда не увижу. Так и вышло. В 1942 году отец погиб. Пришёл какой-то мужчина, спросил мачеху, ее дома не было. Тогда он мне сказал, чтобы я ей передала, что отец погиб. Не помню, что со мной было – я не плакала, была просто в шоке.
Первую военную зиму я училась в 6 классе. Учеба начиналась в октябре, когда уже были закончены сельхозработы. Копали турнепс, картошку. А еще надо было работать на своем приусадебном участке, заготавливать траву для козы. И всегда мачеха была недовольна: принесешь траву – не такая, говорит. Когда пришла «похоронка» на папу, я как раз закончила 6 класс. Чтобы учиться, надо было месяц пилить дрова для школы. Мачеха сказала: «Всё. Хватит учиться. Ты будешь за книжечками сидеть, а я за тебя дрова пилить? Не буду». Взяла меня за руку и повела на завод. Ей говорят: «Ну, куда мы её возьмем? Такую мы можем взять только в подсобное хозяйство». Я была маленькая и очень худая. Мачеха сказала, что у меня никого нет и никому я не нужна. Я жила с мачехой, ее матерью и маленьким братишкой Володей. Очень мачеха и её мать меня обижали. Бывало даже, что смерти у Бога просила, не дал. Соседи ей говорили: «Зачем ты Настюшку обижаешь? Не обижай постылого, Бог приберет милого». Мачеха говорила, что я всё равно скоро помру, такая я была, как тростиночка. Но вот выжила, а братик умер.
6 октября 1942 года я пришла работать на завод в 8 цех на револьверный участок. В цехе деревенских было немного, в основном работали ленинградцы. Они здорово выручали, не только учили, но и подкармливали. Какие были люди! Всегда аккуратные, подтянутые, инструмент лежал строго на своих местах. У них было чему поучиться! Работали мы по 12 часов, поблажек не было никому. Я была маленькая, щупленькая, приняли меня, когда даже паспорта еще не было. Ставили подставку, на неё ящик – стою, как за пулеметом. Старший мастер Михайлов Владимир Анисимович спрашивает: «Что, Яковлева, боишься стоять, как за пулеметом?» – «Боюсь», – говорю. Потом дали работу полегче – детали полегче, но всё за тем же станком. Мачеха не работала, а мне доставалось. Кроме работы на заводе, работа на огороде. А еще она меня заставляла продавать картошку и молоко. А еда какая? Даст 5-6 вареных картофелин на весь день. А я пока до Киндерки дойду, уже их съем. Ещё и ещё раз хочется сказать доброе слово о ленинградцах. Они и помогли мне выжить. Потом стали кормить в столовой. Варили суп из крапивы – такая вкуснятина! Трудное время было, очень трудное. Но молодость всё равно брала свое. Случалось, что и озоровали. Бывает, кто-то дремать начнет, так ему ручку намажут таотом (смазкой). Возьмёшься за ручку, а она вся в смазке. Все смеются, и ты смеёшься – сон, как рукой, снимается. А то бывало, стружку прицепим к халату, а к стружке – записку: «Я замуж хочу» или «Я спать хочу». Опять весело, и сонливость развеялась. Однажды научили меня сказать мастеру, что его к телефону вызывают. Так он мне сказал: «Больше так не делай, а то уволю». Шутил, конечно.
День Победы очень хорошо помню. Это действительно, праздник со слезами на глазах. Я работала в ночную смену, а утром нам объявили, что война закончилась. Что было! Все работу бросили, обнимались, целовались. А я вся обревелась: мой папа не вернулся. Я и сейчас плачу, когда слышу песню «День Победы».
А потом мне выделили место в общежитии – в военстроевском бараке № 51. Жили мы втроем дружно. Дали мне участок под картошку сотки полторы. Мы его обрабатывали вместе, а потом собрали картошку. Ох, и вкусная была, даже без масла, рассыпчатая. Вот на этой картошке я и стала поправляться. Хлеба давали по 700 граммов, так я три дня экономлю, а потом продам – копила на пальто. Ноги у меня болели, хотели меня в санаторий отправить, а я не согласилась – пальто нужнее! Молодая была…
В 1952 г. вышла замуж за ленинградца Иванова Владимира Григорьевича, он тоже на заводе работал, в 17 цехе. Познакомились с ним в доме отдыха «Берсут». Очень аккуратный был, чистоплотный, любил порядок. Утром побреется, нагладит брюки и идет на работу – прямо, как директор.
На револьверном участке я работала 6,5 лет, стали болеть ноги и меня перевели на сборку, работала и на сверловке. Более 40 лет мой трудовой стаж. Когда было 40 лет, меня поздравлял Халезов Павел Александрович, часы мне вручил. А вообще, в трудовой книжке много записей о благодарностях, о премиях, не раз была и на Доске Почёта. Вся моя сознательная жизнь прошла на заводе. Работала после войны уже распредом, техником-планировщиком, даже инженером-планировщиком – это с шестью-то классами! Везде справлялась. После работы оставалась, чтобы быстрее освоиться. Горжусь, что
есть у меня медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Ну, и, конечно, медаль «Ветеран труда». И, конечно, моя радость и гордость – дети (дочка и сын) и внуки. А еще я всегда любила петь песни, меня даже в цехе иногда просили. А на сцене стеснялась. Да я и сейчас пою в хоре клуба «Ветеран».
