Касимова Дина Арифовна родилась 15 сентября 1933 года
Я хорошо помню первый день войны. Это было в г. Елабуге, где я проживала счастливым ребенком своих родителей – Шахмаметьева Арифа Айзатулловича и Сончилеевой Хадичи Юсуповны, преподавателей Елабужского учительского института.
Солнечное утро. Я играю во дворе нашего дома в ожидании прогулки с папой, что бывало всегда в выходной день, когда вдруг оказалось, что мы никуда не пойдем: вышли озабоченные родители, и я услышала слово «ВОЙНА».
Запомнился день, конечно, не пониманием, что такое война, а огромным огорчением от потери счастливых минут общения с отцом.
Понимание, что война это плохо и страшно, пришло в августе, когда мы с мамой провожали отца, призванного в армию, до Казани на пароходе. Тогда по Каме и Волге между Елабугой и Казанью было много маленьких пристаней со старинными названиями: "Вандовка", «Смыловка», «Соколки», «Берсут», «Красный ключ», (до революции – «Святой ключ»).
Плыть от Елабуги до Казани было ровно сутки - тихо шлепали своими колесами пароходики «Вера Засулич» и «Вера Фигнер», принадлежавшие до революции может компании «Самолет», может «Меркурий», или какой-нибудь другой.
Каждое довоенное лето родители (естественно, вместе со мной) проводили отпуск в пароходных, как бы теперь сказали, круизах. И это тоже было моим ожиданием праздника жизни всю зиму.
Но август 1941 года на пароходе оставил впечатления навсегда. Пароход приставал к этим маленьким пристаням, и с верхней палубы я видела, как большие группы мужчин с котомками за спиной погружались на пароход. Это были крестьяне окрестных деревень – мужья, отцы, сыновья крестьянок, провожавших своих кормильцев на войну. Мало кто из них вернулся. Это было пушечное мясо первых, наверное, самых страшных дней войны. И вот, когда пароход отчаливал, над рекой раздавался вой этих женщин, и он был слышен долго, дольше, чем была видна сама пристань. Эти сцены проводов и этот звук я вижу и слышу всю жизнь.
Потом были годы войны. В город прибывали эвакуированные жители Белоруссии, Украины, Ленинграда. Елабуга приняла беженцев вдвое больше своей численности.
У нас поселилось три ленинградских еврейских семьи. Условие, чтобы это были евреи, поставила прабабушка. Мусульманка, она боялась, что все другие заведут в доме свинину, не подозревая, что не только свинины, но и хлеба-то не будет вдоволь. Хотя все это я узнала уже много позднее, т.к. никакого религиозного воспитания в доме не было, как не было и никаких разговоров о национальности людей.
Родители разговаривали между собой и со мной на прекрасном литературном русском. На татарском я говорила с прабабушкой, спасибо ей, иначе я бы не знала родного языка.
В сентябре 1942 года я пошла в первый класс. У нас в классе были дети разных народов – белорусы, украинцы, евреи, армяне и мы, - местные жители. Понимаешь это только теперь, вспоминая фамилии и рассматривая фотографии. Тогда мы все были советские.
Настали долгие дни военного быта. Порой было по-настоящему голодно. Нас у мамы было четверо иждивенцев: я, двоюродный братишка, мамина неработающая сестра и старенькая мамина бабушка. Помню, как темными зимними утренними сумерками мама складывала в саночки пожитки от довоенной «роскоши» городского жителя и шла со своими товарками по деревням, чтобы обменять эти вещи на какие-то продукты. Мы, дети, летом подкармливались травой (в буквальном смысле). Бегали на заливные луга за речкой Тоймой, собирали дикий лук, щавель, ходили в лес за земляникой, грибами, одни, стайкой ребятишек. Вот и помнятся чудесное разнотравье лугов и шум сосен прекрасных шишкинских лесов.
Еще помню, что летом не полагалось обуви. С первых теплых дней и до школы бегали босиком. Вначале было больно и зябко, потом привыкали и никогда не болели простудами или расстройством от съеденной травы.
Другое впечатление – это бесконечное стояние в очередях за отвариванием хлебных карточек. Начиналась эта обязанность с каникул и до осени. Рано утром надо было занять очередь, которая во многом состояла из ребятни и бабушек (взрослые-то все на работе). Что-то около 9-ти утра взрослые просили нас, детей, сбегать к пекарне и узнать, замесили ли тесто. Мы бежали, смотрели и докладывали - да, тесто месят (а месили их женщины отнюдь не верхними конечностями). Потом уже ждали до вечера, когда это тесто превратится в хлеб, и его можно будет, тихонечко ощипывая, принести домой.
Хуже же было, если приходилось сообщать, что сегодня муки нет, и хлеба не будет.
Конечно, как и положено детству, были и счастливые, радостные моменты жизни. Незабываема первая учительница Ольга Ивановна Тугарева. Школа была родным домом, несмотря на то, что зимой бывало холодно, сидели в классе не раздеваясь, писали в варежках на полях старых газет. Тепло было от того, что нас любили, жалели, наверное. После большой перемены учительница вносила тарелку, на которой лежали кусочки хлеба, некоторые с крошечными довесками, и каждый подходил и брал свою порцию. Как, откуда брался этот довесок к тому хлебу, который нам полагался по детской карточке 300 грамм (рабочая – 400 г., иждивенческая – 250 г.), не знаю, хотелось бы узнать сейчас, но уже не у кого.
Бывали у нас и веселые школьные праздники. В классе стояло пианино. Наша Ольга Ивановна была музыкально образованна (выпускница Елабужского епархиального училища). Мы разучивали песни, готовились к елке, наши мамы мастерили все те же костюмы снежинок и зайчиков, что и мы своим детям и внукам через 30-40 лет. А еще нас воспитывали патриотами. Каждый день нам говорили: «Учитесь хорошо, старайтесь, и будет Победа, а наша страна лучшая и непобедимая». И, видимо, это действовало. В четвертом классе два наших мальчика убежали на фронт, как они написали в записке, спасать Ленинград. Один из них был ленинградец. В Елабугу в годы войны были эвакуированы два физико-математических факультета – Ленинградского и Воронежского университетов. Одного из этих ребят отловили в Горьком и вернули домой. Второй добрался до Архангельской области, приютили его в крестьянской семье и вернули родителям, научным сотрудникам ЛГУ, уже в мае 1945 года. Гуляев Май и Гена Тарасов – вот мальчики, которые в 11 лет хотели спасти Ленинград. Май пошел по стопам родителей и стал ученым – физиком.
Все елабужане – и коренные, и прибывшие занимались огородами и домашней скотиной, чтобы прокормиться. В основном – держали коз. За Камой были прекрасные заливные луга, и всем владельцам животины давали делянки травы для покосов. Была коза и у нас. А вспоминаю о ней я вот почему. Козу надо было выгонять рано утром в стадо. Это была моя обязанность. И вот однажды стоим мы с мамой и ждем, когда пройдет стадо, а рядом стоит старенький (на взгляд ребенка) дядя, держит двух коз, здоровается с мамой. Мама потом тихонько говорит: «Запомни, это очень большой ученый, академик В.И. Смирнов». Вспомнилось это через много лет, когда я уже была студенткой на физмате. Поискала материалы по Елабуге времен войны, где нашла подтверждение того, что академик Смирнов был в Елабуге, жил в соседнем доме. Так же недалеко от нас был (есть и сейчас) дом, где кончила свою жизнь М.И. Цветаева. Кроме академика В.И. Смирнова, там жили академик физик Фок В.А., астрофизик Амбарцумян В.А., профессор физик Ансельм В.И. Фамилии родителей моих одноклассников я встречала потом в научно-технической литературе по физике, биологии. Тем, кто в эти годы учился и работал в Елабужском институте, повезло на общение с этими великими учеными. Все они находились в одном здании когда-то Епархиального училища, и елабужские студенты, точнее студентки, имели возможность слушать лекции настоящих ученых.
Было много горя вокруг, которое мы, дети, уже понимали. Приходили похоронки в семьи одноклассников, соседей, маминых друзей. Пришло и нам известие, что отец пропал без вести. Это было начало 1942 года. В харьковском котле его часть попала в окружение, их несколько человек укрыли в украинской деревне, потом кто-то выдал их полиции. Затем плен, освобождение, участие в войне до Победы, возвращение домой. Как бывшего военнопленного, его долго не брали на работу, и только директор педагогического училища Елизов К.Ф., не могу не вспомнить имя этого мужественного человека, взял его преподавателем физики и математики так же, как и некоторых уцелевших в лагерях, репрессированных в 1937 году преподавателей. Правда, в 1949 году их снова забирали и высылали, но отец, наверное, к счастью скончался от ран и болезней в июле 1949 года, иначе его постигла бы участь коллеги, которого забрали умирающего от туберкулеза и сослали в Сибирь.
Еще одно воспоминание военных лет. В Елабуге были лагеря военнопленных немцев и японцев. Немецкий лагерь был недалеко от школы на территории комплекса купцов Стахеевых. Этот комплекс с умом и вкусом построенных домов всегда хорошо использовался: была там и школа милиции, в данное время - Кадетское училище. А тогда мы видели через забор ненавистных нам фрицев. Это были отнюдь не изможденные, а вполне здоровые и, наверное, достаточно молодые люди, как говорят экскурсоводы и краеведы Елабуги, части армии Паулюса. После Победы, до возвращения они свободно ходили по городу, покупали много книг в нашем единственном тогда книжном магазине. Один из них, вернувшись в Германию, написал книгу «Исцеление Елабугой».
Японцев мы видели только под конвоем, когда их проводили через город. Это была какая-то серо-зеленая безликая и очень мрачная масса людей. Их лагерь находился на окраине, на территории бывшего женского монастыря. В наше время японское правительство по договоренности с советским руководством, вывезло прах всех умерших соотечественников за годы плена в Елабуге. Немецкое кладбище находится под присмотром местных властей по соглашению с немецкой стороной.
Еще один член нашей довоенной семьи, мамина младшая сестра Сончилеева Софья Юсуповна, прошла весь фронтовой путь с января 1942 года до августа 1945 года. Она была студенткой учительского института. В августе 1941 года их всех сняли с учебы и послали преподавателями сельских школ взамен ушедших на фронт мужчин. Но учительство продлилось недолго. В январе 1942 года она была мобилизована в действующую армию. Она стала командиром расчета зенитной батареи, который состоял из таких же девушек – защитниц отечества. Воевала в рядах 1-го Украинского фронта, участвовала в боях за Харьков, отступала и наступала до самой границы, вернулась с орденами и медалями, окончила Казанский пединститут, была директором двух казанских школ, занесена в книгу почета г. Казани. В «Аргументах и фактах» была подробная статья о ней.
А еще запомнился день конца войны, и это было не 9-е, а 7-е мая. Точно помню этот день, потому что он совпал с днем рождения двоюродного братишки. На улице ощущалось радостное состояние людей, что-то, выражаясь литературным штампом, было разлито в теплом майском воздухе. Возможно, что-то дошло о капитуляции Германии перед союзниками, а может быть, ожидание 9-го мая. Но такого ощущения полного счастья не было потом у меня никогда в жизни ни от личных, ни от общественных событий. Ведь 9-е мая был, действительно, праздник со слезами на глазах и для тех, у кого родные не вернулись, не дожили до счастья Победы. А вот 7-го мая Елабуга еще радовалась без слез.
Наступило счастливое послевоенное время. Но в 1949 году умирает отец, и мы с мамой переезжаем в Казань. Мама преподает химию, работает завучем. Я кончаю с серебряной медалью одну из лучших тогда и на все временам – школу № 15, поступаю и заканчиваю в 1956 году физмат КГУ. Работаю в Казанском филиале АН СССР.
В 1957 году до Казани доходит программирование ЭВМ. Это было ново и очень увлекательно. Осваивала это дело тогда молодежь, что захватило и меня. Я поработала еще на отечественных ЭВМ под названием «Стрела», отчего и себя чувствую древним ископаемым. Потом ВЦ электрофизического института, затем завод ЭВМ – 20 лет всех ступеней от инженера до начальника отдела. Потом пенсия и еще 20 лет очень увлекательной работы экскурсоводом по Казани и Республике. Сорок пять лет счастливого брака, двое сыновей, пять внуков (4 девочки и 1 мальчик) и один правнук, гражданин США.
На заводе ЭВМ с 1968 по 1988г. Ветеран труда.
