Руденко Иван Васильевич.
Родился и вырос в Украине в очень тяжёлые времена так называемого «голодомора» пришедшиеся на начало 30-х годов прошлого столетия. Родителей своих не помню, скорее всего, остался сиротой по причине их смерти – по разным источникам в то время от голода в Украине умерло от трех до 4.5 млн. человек.
Воспитывался в детском доме. Из своего далёкого детства до сих пор помню сильное чувство голода. Кормили в основном кукурузой. Норма – два початка в день. Частая смена домов не улучшала нашего положения, но это в моей жизни оказалось ещё не самым страшным.
Впереди была война. До её начала успел закончить три класса в Чернобыле. Украина – первая из республик Советского Союза, которая испытала на себе весь страх и боль войны.
Что такое жить в оккупации фашистов, знаю не по наслышке. Детей старались вывезти подальше от линии фронта. Дошла очередь и до меня. Нас погрузили в три машины. Первый грузовик с девочками попал под бомбардировку. Все, кто был в той машине, погибли. Другим удалось прорваться. Но далеко увезти нас все равно не смогли, распределили по ближайшим колхозам Глынского района Сумской области. Вместе с другими эвакуированными детьми жил в помещении детского сада. Но радоваться своему спасению пришлось недолго.
Когда в село вошли немцы, нас переселили в маленькую каморку. Спали на полу, застеленном соломой. Ели, что придётся. За время оккупации не раз был на грани жизни и смерти.
В одну из морозных ночей, когда чувство голода казалось нестерпимым и многие из детей падали от постоянного недоедания в обморок, по просьбе ребят решился на отчаянный поступок. Во дворе стоял грузовик с провизией для немцев. Под покровом ночи забрался в кузов, где находились ящики с тушёнкой, крупой, хлебом. Один ящик удалось снять с машины и спрятать в ближайшем овраге. Но повторная попытка чуть не стоила жизни. В самый ответственный момент меня заметил охранник. Избил, связал и бросил на кровать.
Наутро был приказ — увезти на край оврага и расстрелять. Повёл на расстрел один из мадьяров (так назывались румыне, примкнувшие к немцам). План побега созрел моментально. Но далеко убежать от здорового мужчины мне, изможденному голодом, не удалось. От расстрела спасло то, что румын немного говорил по-русски и в детстве тоже был беспризорником. Сжалившись, он дал закурить и отпустил на все четыре стороны.
Следующий аналогичный случай произошел примерно за год-полтора до Великой Победы. У женщины, которая приютила эвакуированных детей, квартировали полицаи. Старший, по имени Костя, «славился» своей жестокостью. Не щадил ни детей, ни взрослых. Очень часто доставалось от него и мне. Но запугать было не так просто.
Как-то немцы закололи на подворье у хозяйки свинью, разделали её на куски и оставили на холоде. У постоянно голодных детей была одна надежда на меня. Я уже с добычей возвращался обратно, но подскользнулся. Крышка, которая закрывала ведро с похищенным салом, предательски загремела. Снова поколотили и отправили в Ромны, в комендатуру.
Коменданта на месте не оказалось, допрос вёл переводчик: «Ах, ты, гад, у немецкой армии воруешь?!» Фашист избил и велел повесить. На площади в центрегорода стояла виселица. Но и тут избежать смерти помог случай. На пути к виселице нам повстречался комендант, который пристыдил переводчика и отдал распоряжение отправить провинившегося в концлагерь для детей. Там пробыл неделю, а потом сбежал. Прятался по полям, лесам, нанимался к местному населению подпаском. И наперекор судьбе выжил.
