МАЙН КОНСТАНТИН ВАСИЛЬЕВИЧ
ДЫХАНИЕ ВОЙНЫ
Когда началась война, мне было три года. Отец ушел на фронт, мама была эвакуирована, а я остался на попечении деда Трофима и бабушки Ани. Город Летичев, где мы жили, был оккупирован немцами. Перед глазами у меня несколько эпизодов из того времени.
– 1-й эпизод. В летний период (немцы были одеты по-летнему) группа вооруженных немцев ходила по улицам и «собирала дань»: «Матка, курка, яйца, сала, давай». Зашли в наш
двор и из сарая вытащили большого гуся, который громко кричал, махал крыльями, пытаясь вырваться. Выбежала моя бабушка и с криком стала отнимать гуся у немцев. Немцы, громко смеясь, засунули гуся в мешок. Я это наблюдал из окна нашей хаты.
– 2-й эпизод. Дело было зимой. Моя баба Аня с соседками молилась перед иконой, которая освещалась лампадкой. Я с ребятишками чем-то тихонько занимался в другой комнате. Услышали на улице треск мотоциклов. В хату вошли трое немцев в длинных темных плащах и что-то громко приказали по-немецки. Всех женщин затолкали в кухню, а бабушка молилась и не оборачивалась. Ее не трогали. Потом немцы сдернули «рогожку» на полу и открыли люк погреба, что был посреди комнаты. Они что-то прокричали, а потом кто-то из них дал короткую очередь в погреб. Оттуда вылез мой дядя – мамин брат. Немцы скрутили его и увели из хаты на улицу. Баба Аня бросилась с криком за ними, потом мотоцикл затрещал, и больше о судьбе дяди Лени я ничего не знаю. Позднее из разговоров старших я узнал, что он попал в плен и бежал, когда их гнали на запад через наш район. Спрятался в доме родителей и хотел перебраться в другое село, но не успел – кто-то выдал его.
– 3-й эпизод. Зима. Мы с дедом Трофимом ходили за камышом на речку. На обратном пути я увидел торчавшую в снегу красную банку. Я поднял ее, она была закупорена, и на ней было что-то написано по-немецки. Дед показал банку солдатам, которые расквартировались у нас в хате. Немец открыл банку и показал нам ее содержимое. Это был ватно-марлевый тампон, пропитанный розовой мазью. Потом он закрыл банку и вернул деду, пояснив, что это «зер гут» и руками показал, что тампон надо приложить к ране. И достал из своего рюкзака такую же банку. Найденную мной банку баба Аня сохранила и потом, когда мне поранили руку, она прикладывала эту мазь мне на рану.
– 4-й эпизод. Зима. Я с друзьями играл во что-то в сенях нашей хаты. Мы увидели, как в наш проулок свернула повозка, на которой сидел немец и что-то ел. Почему-то у нас возник спор о «храбрости», и я побежал догонять повозку. Она ехала медленно, т.к. ноги лошади утопали в снегу. Я догнал повозку и попросил кусочек (или что-то в этом роде). Немец приостановил лошадку и повернулся в мою сторону. Он смотрел на меня с ухмылкой, а я стоял с протянутой рукой. Потом немец протянул мне что-то вроде пряника или печенья и, когда я потянулся к лакомству рукой, он стегнул меня довольно больно по спине кнутом. Я взвыл то ли от боли, то ли от обиды, убежал домой и долго плакал в углу в сенях, а товарищи смеялись над моей наивностью.
– 5-й эпизод. Сзади нашего огорода, в соседнем доме стояла полевая кухня. Оттуда к нам тянулся сладкий запах еды. Есть хотелось всегда, а есть было нечего. Бабка с дедом выменяли у богатых сельчан все, что было можно на хлеб и муку. Тайком с дедом копали мороженую картошку из-под снега (удавалось выкопать несколько штук), бабка тогда пекла нам драники (на чем жарила, не знаю), которые казались вкусными. По весне ели разную траву: лебеду, крапиву. Летом со старшими ребятами ныряли в речку за ракушками, бабушка из них что-то делала: с чем-то мешала и жарила – было очень вкусно.
И вот запах кухни из соседнего двора дразнил аппетит, и есть хотелось еще больше. Однажды пришла соседка из этого дома и что-то говорила бабке. Бабка дала мне маленькую сумочку, сплетенную из камыша, и велела мне сходить в соседний двор и попросить у дяденьки в белой шапочке (повара) очисток от картошки. Я пролез через дырку в плетне, направился к повару, попросил у него очисток, указав на их кучку в углу двора. Немец пощупал мне лицо, сказал что-то вроде «нельзя». Потом достал маленькую тарелочку, черпаком положил в нее какой-то розовой кашицы и протянул мне. Я перепугался, стал отказываться. А немец расхохотался, взял ложку и, зачерпнув немного каши, съел ее, причмокивая, как вкусно. Потом всунул мне в руки тарелочку и подтолкнул меня к дому. И как-то объяснил мне, что тарелку я должен вернуть. Помню, был вечер, а я осторожно нес свою кашу домой. Бабка меня встретила и удивилась. Она пальцем взяла чуть-чуть каши, попробовала и сказала: ешь! Я моментально слизал эту сладкую кашу. Потом вспомнил, что дяденька велел вернуть тарелку. Бабка отправила меня, на всякий случай перекрестив. Я добежал до соседнего двора и тихонько позвал повара. Тот вышел из хаты, взял у меня тарелку, зачем-то ущипнул меня дружески за нос и протянул мне мою сумочку. В тот вечер у нас с бабкой и дедом был ужин: в сумке, кроме очисток, были две картошки и кусочек сала.
Вот такие отрывочные фото-факты
сохранила моя детская память.
Майн Константин Васильевич