Я родился 4 августа 1939 года в Ярославле. Отец – офицер, преподаватель военного училища. Мать – учительница. Я начну свои воспоминания о войне с рассказов матери.
Мне было два года, а сестренке три, когда нас с мамой эвакуировали из Ярославля. Немцы подступили к Москве и бомбили железные дороги и города вблизи Москвы. Наш состав с эвакуируемыми семьями попал под бомбежку. Налет был внезапным, и маме с двумя малолетними детьми невозможно было убежать. Она залезла под вагон и своим телом старалась закрыть нас от взрывов и постоянно молила бога спасти нас. Кругом рвались бомбы, горели вагоны, убегающие люди падали. Убитых было очень много. Но мы остались живы и невредимы, несмотря на то, что были в самом опасном месте. С тех пор мама стала верить в бога.
Нас эвакуировали в Среднюю Азию, а затем в Омск, где мы и прожили до конца войны, вместе с другими эвакуированными семьями военных. Жили мы в бараках с общим коридором и погребом на несколько семей. Жили дружно, помогали друг другу. В Омск, вскоре, приехал отец, так как туда перевели его училище.
Дети дошкольного возраста ходили в детский сад. Я помню, что девочки играли в дочки – матери и дразнили мальчишек, а мальчишки играли в войну, и прыгали со стола на матрац, изображая парашютистов. Мне нравилось в детском саду, но не всё. Например, нас каждый день заставляли пить рыбий жир. Меня до сих пор начинает подташнивать при воспоминании об этом запахе. Ещё я не любил тихий час. Для меня это была пытка – лежать в кровати целых два часа, так как заснуть днём я не мог. Из еды помню только манную кашу. Её я любил и съедал очень быстро. Кстати, люблю до сих пор. Но видимо питание было скудным, у многих детей было малокровие, в том числе и у меня с сестренкой.
Но детство – прекрасная пора и даже эта болезнь воспринималась нами как развлечение. Иногда перед сном, лежа в кровати, мы с сестренкой видели галлюцинации. Например, она говорила, показывая на стену: «Вон всадники скачут». Я смотрю и действительно вижу всадников. По ночам нам снились повозки с мертвецами, оживающие иконы, ведьмы, вылезающие из-за фикуса, и прочая жуть. Но днем мы оживали и были неугомонными.
Первое время в сильные морозы мы с сестренкой очень мерзли. Помню, у меня стучали зубы от холода, когда в детском саду я снимал пальто. Воспитательницы с удивлением спрашивали: «Неужели холодно? Почему другие не дрожат?» Другие-то, наверное, были сибиряки. Потом и мы привыкли и даже в морозы с удовольствием катались на санках и лыжах.
Летом стайки голодных ребятишек совершали набеги на зеленые лужайки с подножными кормами. Собирали и жевали с аппетитом зеленые «калачики» и мелкие черные ягодки, которые называли «виноград». На грядках наших семейных огородов выдирали морковку и грызли и грызли её с удовольствием. Напротив нашего барака была гостиница для военных, в которой работала мама. При гостинице был сад. Когда в этом саду появлялись ранетки, дети не давали им созреть и ели ещё не спелые яблочки.
Однажды, во время очередного нашего набега какой-то офицер поймал меня со сломанной веткой и отвел к дежурной. А в этот день как раз дежурила моя мама. Она очень ругала меня при посторонних. Мне стала так стыдно, что с тех пор я забыл дорогу в сад.
Иногда нам разрешали поиграть в гостиничных коридорах. Живущие там военные с удовольствием играли с нами в догонялки, прятки, изображали коняшек, частенько угощали нас чем-нибудь съестным. Наверное, мы напоминали им их детишек, по которым они очень скучали.
Однажды кто-то оставил на крылечке баночку с какой-то блестящей вязкой жидкостью. Измайка, соседский мальчишка, первый заметил её и, указав на неё пальцем, спросил: «Это чё?» Недолго думая, я уже приготовился запустить в банку свой палец, но Измайка опередил меня. Мы ели мел, жевали серу, уголь, смолу и всё, что попадалось на глаза. Но то, что было в банке, повергло в ужас бедного Измайку. Лизнув палец, он с диким криком: «Рыбий жир!», – бросился наутек, на ходу судорожно обтирая палец о штаны и рубашку.
Видимо по этой же причине, притом, что всегда были голодные, мы совершенно безразлично отнеслись к двум большим горбушам, лежащим на подоконнике. Зато с великим удовольствием пекли кружочки картошки на железной печке-буржуйке и тут же полусырые съедали.
А сколько радости и удовольствия доставила нам одна единственная банка сгущенки! Нам сказали, что её прислали из Америки. Мы с сестренкой по очереди прикладывались к ней. Через пробитую маленькую дырочку сосали сгущенку с великим наслаждением. Даже когда все содержимое закончилось, банку не выбросили и ещё долго сосали из нее воздух, обманывая себя, что там ещё что-то осталось. (фото с сестрой. Юра Большаков с сестрой Нелли. 1944 г.)
Дети знали, что идет война из разговоров взрослых. Она была где-то там далеко и поэтому казалась какой-то не настоящей. Мальчишки играли в войну, деревянными шашками срубая придорожную крапиву, представляя, что это и есть фрицы. С грохотом носились по железной крыше барака за мнимым врагом, куда забирались по наваленным по самую крышу бревнам.
Война докатывалась до нас страшными новостями с фронта. Так пришло сообщение о гибели на фронте папиного старшего брата Александра. Я видел, отец плакал украдкой и в очередной раз написал рапорт начальнику училища о направлении его на фронт. И в очередной раз получил отказ. Потом пришло сообщение о гибели мужа папиной сестры – тёти Клавы, которая жила в деревне с двумя маленькими мальчишками. Отец помогал ей всю жизнь. Мальчишки выросли, окончили КАИ и стали отличными инженерами. У маминой сестры, тёти Насти, муж пропал без вести на фронте. Горе каждого становилось общим горем не только для родных, но и для всех знакомых. Все делились в это время своими радостями и бедами. Война сплачивала всех. И детей тоже. Мы все верили в Победу.
День Победы. Не помню почему, но в этот день я не был в детском саду. Поэтому после завтрака носился с соседским мальчишкой Измайкой по крыше в поисках фрицев. Мы уже обстреляли их через первое чердачное окно и подкрадывались ко второму, но вдруг из подъезда напротив выскочил военный и, подпрыгивая и размахивая руками, закричал: «Победа! Победа! Ура!». Он увидел нас и по бревнам забрался на крышу. Потом стал подкидывать и ловить нас с Измайкой по очереди, продолжая кричать: «Ура! Победа!». Мы устроили громкий салют из грохота крыши и криков «Ура». Потом во двор вышли все кто был дома. Все были радостно возбуждены, обнимались и поздравляли друг друга. Наш военный на прощание последний раз схватил нас в охапку, прижал к себе и сказал: «Войне конец! Счастливые вы, пацаны!», – и спустился с крыши.
Нам очень понравился наш салют. Мы ещё долго прыгали по крыше и кричали «Ура!», но потом вдруг загрустили. Измайка вдруг вспомнил, что отец только что выстругал ему новенькую винтовку с настоящим ремешком. А войны то нет. Я же подумал, что уже не получу медаль «За отвагу», как это виделось мне во сне. И тоже приуныл. Но долго грустить нам не пришлось.
В небе появился «кукурузник». Измайка сразу закричал: «Самолет летит – мотор работает, а там Юрка сидит – картошку лопает». Я не остался в долгу и тут же ответил: «Самолет летит – мотор работает, а там Измайка сидит – галоши лопает». Так мы по очереди «слопали» дворовую собачку Жучку, пролетающую мимо ворону, метлу, лопату и ещё много чего «слопали» бы, но вдруг от самолета отделилось белое облако каких-то хлопьев. Приближаясь к земле, эти хлопья превращались в белые бумажные листочки. Мы с Измайкой скатились с крыши и вместе с другими людьми побежали по улице, ловя эти листочки. На них красным цветом было напечатано всего одно слово…
Пожилая женщина стояла, плакала и что-то шептала. Мы спросили её: «Теть, что там напечатано?». Она аккуратно сложила листочек и положила его в нагрудный карман. Утерла слезы и сказала: «Запомните этот день и это великое слово, дети. Это слово – Победа. Конец страшной войне. Много людей погибло за это слово. Вот и мой сын тоже. Живите и помните тех, кто защитил вас». И она пошла, снова вытирая слезы и прижимая к сердцу как грелку листочек с таким важным для всех словом.
Сегодня, когда я стою у могилы солдата, известного или неизвестного, погибшего в Великую Отечественную войну, я вспоминаю эту женщину и представляю, что здесь возможно лежит её погибший сын. Я низко склоняю голову и шепчу: «Спасибо за Победу. За жизнь. За свободную Родину».
Ю.В.Большаков
Большаков Юрий Васильевич распределился на завод после окончания КАИ в 1962 г. Работал мастером сборочного цеха, инженером-конструктором, начальником КБ СКО, заместителем начальника ОТК, заместителем ОГК, главным конструктором. Ю.В.Большаков принимал непосредственное участие в освоении и внедрении в производство одних из самых сложных изделий – гиростабилизированных приводов, а с 2002 года занимался их модернизацией и разработкой новых. Всегда был активен в общественной жизни. Ветеран завода, награжден медалями «За трудовую доблесть», «За доблестный труд», им. Академика С.П.Королева, значком МАП «Отличник качества».
Спасибо за Победу! За жизнь! За свободную Родину!
