ПЕТРОВ Михаил Артемьевич, 1927, с. Арбузов Баран. Мобилизован Билярским РВК в 1944 г. Принимал участие в Советско-Японской войне в морской пехоте. Награждён медалью "за победу над Японией", орденом Отечественной войны 2 ст. (1985).
Согласно договоренностям с западными союзниками спустя три месяца после капитуляции Германии, 8 августа 1945 года, СССР объявил войну Японии. А на следующий день началась беспрецедентная по своему масштабу и скоротечности Маньчжурская стратегическая наступательная операция. Среди почти двух миллионов советских солдат участие в ней принимал и наш земляк – Михаил Артемьевич Петров.
С ним мы встретились случайно в селе Арбузов Баран, во время установки крестов на новой церкви. Он рассказал, как в 1927 году его крестили в старой деревянной церкви, делился воспоминаниями о том, как сбрасывали колокола, и постепенно наш разговор зашел о его участии в Великой Отечественной.
Получилось, что мне довелось победить и Германию, и Японию, – смеется ветеран...Михаила Петрова в 1944 году призвали на Северный флот в 13-ю бригаду морской пехоты, которая располагалась в районе границы с Финляндией и Норвегией.
– Из тех боев, в которых мне довелось поучаствовать, там проходили самые страшные операции, – вспоминает Михаил Артемьевич, – но только скоротечные. Длились они, наверное, месяца полтора. В зимнее время там кругом снег, все заметено – и немцам идти было тяжело, и нашим тоже очень непросто приходилось. А летом все обострялось. На пути к Мурманску был город Петсама (Печенга по-русски), там был наш укрепрайон, который мы обороняли. Если бы враги прошли этот заслон, то вышли бы к нашему порту. Но ничего у них не получилось. Всю войну, по сути, бои проходили на границе, и враги не смогли перейти ее. На той стороне полуострова Рыбачий мы должны были брать норвежский Киркенес, но нашу бригаду перевели на Тихий океан, на войну с Японией. На Тихоокеанский флот герой рассказа попал в 1945 году.
8 августа ночью на острове Русский нас погрузили на корабли, – говорит Михаил Артемьевич. – Наш десант в составе 76-го стрелкового батальона, усиленного разведротой Яроцкого и разведгруппой Героя Советского Союза Леонова с Северного флота, направили на порт Сэйсин (сейчас это Чхонджинь по-корейски). Высаживались прямо в порту, поэтому мы даже штаны не замочили, хотя на учениях постоянно ходили в мокрой одежде – в морской пехоте всегда так.
Перед нашим десантированием в городе велись бои, там уже сражались отряды разведки и морской пехоты. К тому времени порт очистили от вражеских кораблей: сначала разбомбили самолетами, потом наши корабли издалека обстреляли зону высадки. Многие корабли утонули, а те, что оставались на плаву, горели, одна подводная лодка сгорела прямо у пирса. Мы же в это время сидели в трюме и ничего не видели, слышали только уханье и взрывы.
Нам объяснили, куда высаживаемся. А как только подошли к пирсу – сразу ринулись в бой! В это время порт весь горел: ночь, ничего не видно, тут и там полыхает. Среди пламени и развалин увидели проход и бросились в него, вверх на город, тёмный совершенно город. Там ведь гористая местность, сопки везде. Говорят, в том бою я вел себя геройски. В бою самое главное – команду выполнять: командир взвода Михайленко говорит «вперед» - двигаемся вперед. А я был пулеметчиком, первым номером расчета. Пулемет «Максим» на колесах весит 72 кг. Обычно на марше он разбирается на три части и распределяется между расчетом пулемета: щиток 8 кг, тело – 21,5 кг (это на меня), а станок 45-ти килограммовый другие несут. В бою его, конечно, просто катили, не разбирая.
Так вот, поднимаемся все выше, выше, выше... Улочки узенькие. Звучит команда: «Ложись! Заряжай! Огонь!» Стреляешь – вот и все, никакого героизма. Так, передвигаясь рывками в течение ночи, мы оказались на вершине. Перед нами развернулся весь Сэйсин: с одной стороны старый город, с его портовой частью, с другой – новый. Мы как раз к нему и были обращены лицом. Там были японцы. На этой высоте мы и вели бой: сверху по ним стреляли, ничего не видели, наугад били. К утру затихло всё. Их ещё самолеты побомбили, и совсем тишина настала.
На второй день утром стали ходить уже свободно, открыто. Я спустился посмотреть, чего мы там наделали, и увидел свою «работу»: вповалку трупы лежат, вздулись, потому что август, субтропики, температура жаркая, ремни натянулись, вот-вот лопнут... Жуткая картина. Я, наверное, второй раз в жизни это рассказываю, такое даже вспоминать не хочется. Однажды меня пригласили в школу к сыну. Но я ничего этого не рассказал – посмотрел на ребятишек и решил, что не буду. Поделился, как тяжело носить пулемет, и шутками-прибаутками отделался.
Потом, когда Сэйсин мы очистили, по сухопутному пути подошла наша 25 Армия из Приморья. Мы ей сдали город, нас опять погрузили на корабли и направили в тыл к врагу на 170-200 км, а потом еще на 500 в Гензан (сейчас это Вонсан). Там у нас обошлось без кровопролития. Единственное, случилась беда с минным заградителем «Партизан», который шел в нашей эскадре. Его обстреляли, и он утонул вместе с матросами.
Японцев в Гензане было больше 10 тысяч, а нас – корабельного десанта – около трех тысяч. Но их запугали на переговорах. Наш командир, капитан первого ранга Студеничников сказал: «Если вы не согласны безоговорочно капитулировать, то я вызываю 200 самолетов, и начнутся бомбежки». Они уже понимали, что им конец, потому что большая часть Квантунской армии была разгромлена. Японцы уехали совещаться, потом вернулись, и контр-адмирал Хори, разрезав себе руку, кровью подписал акт о капитуляции. Этого я, конечно, не видел, поскольку в это время сидел в окопе с пулеметом, об этом мы узнали позже. Мне запомнилась сдача японских солдат: они сдавались, сдавались, сдавались...
Куда их девать? На окраине города был аэродром, окруженный двумя рядами колючей проволоки. Ангары были в сопках, где ремонтировались самолеты. И вот стали их собирать туда, а на взлетной полосе начали ставить палатки для этих 10 тысяч. На этом война для меня окончилась и началась обычная служба. В Корее же я подхватил малярию в тропической форме. Оказался во временном госпитале, лежал на полу, поскольку мест не было. Очень тяжелое состояние было. Меня вылечили трофейной японской хиной, без нее не знаю, что было бы...
Сейчас в Корее и на Западе много говорится о том, что советские солдаты будто бы только помогали корейским партизанам освобождать Корею. Но это не так – никаких корейских солдат я не видел.
Уже после того, как все закончилось, в Сэйсене я видел Ким Ир Сена. Наш батальон тогда занимал японские казармы, и нам приказали их освободить, чтобы разместить недавно набранную корейскую армию. И принимать их приехали сам Ким Ир Сен и его командиры. У нас бардак тогда был хороший, и он сказал: «Если за две недели не устраните, позвоню Сталину». Этого было достаточно: не спали, не ели, до блеска все начистили и им передали. Из немецкого трофейного материала корейцам сшили прекрасную военную форму, одели их с иголочки, даже фуражки были, как современные бейсболки, мы все им завидовали. В увольнении они щеголяли в своей форме, ходили нога в ногу. Идешь по городу, а они раз – и честь тебе отдадут. А мы и своим-то забывали.
Тогда наши солдаты учили их всему, в том числе стрельбе из пулемета «Максим», хотя и тяжело это было делать. Например, кореец при стрельбе нажмет на гашетку пулемета и глаза закрывает от страха. Приходилось его успокаивать, учить, чтобы не боялся. Но все же они оказались очень хорошими учениками. Добротную армию мы сделали из них. Они всё переняли у нас, даже вождизм... Вот такая моя война в Корее была: две десантных операции, одна из них кровавая, где всё горело и теряли близких...
– Я даже не ожидал, что 88 лет проживу. Насколько знаю, сейчас только один мой боевой товарищ остался, украинец, в Харькове живёт. Мы с ним перезванивались, в Москве как-то виделись. Во время войны 11-ая бригада морской пехоты полегла под Москвой в 41-ом, 12 бригада – под Сталинградом... Наша, 13-я, осталась целой и получила звание гвардейской. Я – гвардеец! – с гордостью сказал Михаил Петров, завершая свой рассказ.
Михаил Артемьевич, будучи в Корее, однажды написал заметку для газеты «В атаку!», где статья и фотография матроса Петрова даже попала на первую полосу. После этого, по рекомендации редактора Николая Грехова, его перевели в редакцию, где он на протяжении последующих шести лет службы работал военным журналистом. Вернувшись к мирной жизни, Михаил Артемьевич посвятил себя журналистике, работал в «Красной Татарии» («Республике Татарстан»), был редактором районных газет. Да и сейчас, несмотря на свой почтенный возраст, продолжает он трудиться в газетах «Родная земля», «Ветеринарный вестник» и «Бауманец» Ветеринарной академии, а также активно участвует в общественной жизни родного Арбузова Барана.
