Условия жизни и быт населения республики в годы военного лихолетья

С началом Великой Отечественной войны вражеская оккупация центральных и западных районов вызвала перемещение огромных масс людей в более безопасные места на восток. Татарская АССР, будучи тыловым регионом страны, тоже приняла значительное количество эвакуированного населения. К 15 января 1942 г. в республике было размещено 273,5 тыс. человек[1]. 130206 из них были устроены в сельской местности, остальные – в городах[2]. Руководил размещением граждан специально созданный при Совете Народных Комиссаров ТАССР Отдел по эвакуации во главе с З.В. Тинчуриным.

Фото №89541. Сокольский Н.М., Зернит Б.И. На поля порою грозной детвору зовет страна… «Окно сатиры Татхудожника» № 83. Казань. 1943

Огромное количество эвакуированных необходимо было одеть, обуть, накормить, обеспечить жильем и работой. Наиболее насущным, определяющим вопросом являлось решение проблем с продовольствием. В условиях сокращения доли рыночных фондов основных продуктов питания и несбалансированности товарно-денежных отношений единственно возможным способом продовольственного обеспечения населения страны и республики стало введение нормированного снабжения граждан на основе карточной системы. В ТАССР постановление о продаже по карточкам хлеба, сахара и кондитерских изделий было принято  25 августа 1941 г. Согласно ему, карточки вводились для населения Казани, Зеленодольска, Бугульмы, Мензелинска, Чистополя и ряда других городов. Начиная с ноября 1941 г. по карточкам начали отпускаться мясо, рыба, крупа, макароны[3].

По нормам снабжения все население было разделено на 4 группы: 1) рабочие и приравненные к ним; 2) служащие и приравненные к ним; 3) иждивенцы; 4) дети до 12 лет. Также существовала дифференциация по социально-производственному принципу. Преимущественным правом пользовались работники отраслей народного хозяйства, имеющих решающее значение в укреплении оборонной мощи государства. Они относились к первой категории снабжения. По второй обеспечивались рабочие и ИТР остальных промышленных предприятий, транспорта и связи. В среднем на человека в военные годы полагалось 500-900 грамм хлеба в день (в зависимости от категории), 1,8 кг мяса или рыбы, 1,2 кг крупы или макаронных изделий, 0,4 кг жиров в месяц. Служащие, иждивенцы и дети получали меньше этих норм[4].

Безусловно, введение нормированного государственного снабжения на основе карточной системы позволяло снять, хотя и в минимальной степени, остроту продовольственной проблемы. Но, к сожалению, карточки вводились не для всех жителей республики. В отличие от горожан сельскому населению карточек не полагалось. Исключение составляли лишь представители сельской интеллигенции, инвалиды и эвакуированные граждане. Рацион же колхозников определялся исключительно количеством выработанных трудодней. Между тем катастрофическое положение, сложившееся в сельском хозяйстве Татарстана с началом войны, приход молодых, неопытных кадров к руководству колхозами и совхозами приводили нередко к нарушениям Устава сельхозартели и, в частности, злоупотреблениям в деле учета и записи трудодней. Подсчет выполненной работы и начисле­ние положенного количества трудодней проводились с отставанием до двух и более месяцев. Нередко трудовые книжки колхозникам вовсе не выда­вались или в них не производились необходимые записи. Например, в колхозе «Кзыл яшляр» Балтасинского района Татарстана 3. Минуллиной за выполненную работу следовало начислить 12,78 трудодней, а фактиче­ски было записано 21,18, и, наоборот, М.  Хисматуллиной полагалось начислить 21,68 трудодней, а в трудовой книжке было отражено всего 2,58 трудодней[5].

Соответственно, и при выдаче натуральных аван­сов жителям сельских районов допускались грубые нарушения. Подтверждение этому мы находим в фондах Центрального государственного ар­хива историко-политической документации Республики Татарстан. В ре­зультате проверки ряда хозяйств Дрожжановского района было установ­лено, что в колхозе «Кзыл юл» Салимзянова, не выработавшая в 1942 г. обязательного минимума трудодней (95 т/д), хлеба получила 208 кг, а Муселямова, имевшая 282 трудодня, получила 128 кг. Точно также в колхозе «1 Мая» колхознице Назмиевой, выработавшей за год лишь 77 трудодня, было выдано 138 кг хлеба, тогда как Алиуллиной, добросове­стно отработавшей 221 трудодень, только 66 кг[6].

Многие крестьяне пытались выжить за счет приусадебных участ­ков. Однако личное подсобное хозяйство подрывалось высоким сельхоз­налогом. Платить приходилось за посевы картофеля, овощей, сады, на­личие в хозяйстве скота… Предусмотренные же государством ничтожно малые суммы денежной оплаты труда сельских жителей практически сразу изымались у них в виде добровольно-принудительных военных займов и налогов.

Вообще, следует отметить, что в военные годы государство прово­дило весьма жесткую налоговую политику. Уже в начале войны – 3 июля 1941 г. – была утверждена временная надбавка к подоходному налогу с рабочих и служащих и к сельскохозяйственному налогу. От ее увеличе­ния были освобождены только крестьяне с двумя и более членами семьи на военной службе и граждане с наиболее низким уровнем доходов. В январе 1942 г. надбавку к сельхозналогу заменили специ­альным военным налогом: от его уплаты освобождались лишь военно­служащие и инвалиды. Предоставление заведомо неверных сведений для расчета военного налога влекло за собой уголовную ответственность. С 1 октября 1941 г. был введен налог на холостых и бездетных. Осво­бождение от него распространялось только на военнослужащих. Кроме того, в военные годы начала действовать также система поправок к прежним налогам и сборам. Изменились сроки уплаты платежей по обязательному окладному страхованию построек, посевов и скота. В случае неуплаты платежей в строго определенные сроки, последние обращались в недоимку с начислением пени и взыскивались в принудительном по­рядке.

О тяжелой ситуации, сложившейся в деревне в военное лихолетье, свидетельствуют рассекреченные архивные документы. В частности, в письме Мусенко Ирины из Бугульмы, адресованном родным в Челябинскую область, читаем: «У нас за налоги отобрали последнего поросенка и грозят еще отобрать оставшуюся овечку. Выплачивать налоги совсем нечем, т.к. сидим голодные»[7]. Проживающая в колхозе «Борец труда» Петровского сельсовета Рогова, обращаясь к отцу на фронт, жалуется: «…Жизнь плохая, работаем, а хлеба не получаем и не получим, только дерут с нас налоги и займы, а где все брать?!»[8]

Выживание для сельчан в военное время действительно пред­ставлялось чрезвычайно сложной задачей. Выдача зерновых на душу на­селения за эти годы сократилась почти в 3 раза. Согласно данным официальной статистики, крестьянин в 1942–1943 гг. получал на руки меньше 200 грамм зерна и  около 100 грамм картофеля в день[9]. Продукция животноводства на трудодни перестала распределяться совсем. По подсчетам В.Т. Анискова, в среднем на одну российскую крестьянскую семью приходилось 1,5 кг зерна в день или 300-375 грамм на человека, 91 г мяса и сала на семью, что в пересчете на человека составляло соответственно 18–22 грамма, яиц – 0,3 шт. на семью или одно яйцо на 15 человек в день[10].

Без сомнения, самыми насущными проблемами людей в военные годы являлись недоедание и голод. Собранные за многие годы мемуары ветеранов подтверждают это со всей очевидностью. Каждая семья выживала как могла. О типичной еде деревенских детей можно судить по рассказу Галиябану Даминовой из Верхнеуслонского района республики: «В войну было очень голодно. Толкли в толкушках мякину – шелуху овса. Питались гнилой мерзлой картошкой, картофельными очистками. Летом питались «подножным кормом»: ели полевой хвощ, цветки клевера, щавель»[11]. Ее соседка Лидия Минкина дополняет: «Господи! Что мы только не ели! Короче, все, что только растет, все это мы и ели: одуванчики, лебеду, кислицу, крапиву, подорожник и др. Да и еще по мере сил запасались на зиму»[12].

Магинур Зарипова из Новошешминского района Татарстана рассказывает: «Питались в основном растительностью. Хлеба, конечно, не хватало. Да и хлебом то, что мы пекли, назвать было трудно – за палочки давали зерно, часто 2-го или 3-го сортов и отходы, их мололи в муку. Затем в тесто добавляли кислицу, крапиву, сухие картофельные очистки. У многих после употребления такого хлеба болели желудки»[13].

Как уже отмечалось, значительную группу населения республики с началом войны стали представлять эвакуированные граждане. Для них вопрос государственного нормированного  снабжения стоял особенно остро, т.к. прибыв из дальних районов, они просто не имели других источников существования. Между тем, судя по архивным документам, далеко не всегда местная администрация относилась к эвакуированным с необходимым участием. Показательным в этом отношении является заявление размещенных в селе Алексеевская Слобода Заинского района ТАССР женщин: К.И. Садовой и Ц.С. Матвеевой из г. Луга Ленинградской области, А.Г. Легкович из г. Москвы, Е.И. Крыловой из г. Ленинграда. Обращаясь с жалобой в Президиум Верховно­го Совета республики, они указывают, что «в сельсовете Алексеевская Слобода эвакуированным не было оказано помощи... Зимой многие се­мьи голодают. Паек не соответствует общесоюзному. Вместо муки выда­ется немолотый овес. Соль задерживается по несколько месяцев, отчего развивается соляной голод. Соль же находится близко, но ее не старают­ся доставлять вовремя. А люди нуждаются, переживают большие, искус­ственно создаваемые недостатки»[14].

В несколько лучшем положении находилось городское население республики. Но и здесь обеспечение продовольствием не было организова­но в должной мере. На хлебозаводах и пекарнях постоянно нарушался суточный график выпечки хлеба, не была налажена подвозка муки и топ­лива. В результате недостаточной работы хлебовыпекающих предп­риятий треста Росглавхлеб жители Казани систематически испытывали перебои в снабжении наиболее важным для жизни продуктом. Только за пять апрельских дней 1942 г. торгующая сеть столицы Татарстана недо­получила от хлебозаводов 175 тонн хлеба[15].

Порочная практика в военный период сложилась и в самой системе учета и хранения карточек. Контроль за их расходованием был поставлен чрезвычайно плохо, результатом чего стали участившиеся случаи злоупотребле­ний с карточками. Так, в Молотовском районе г. Казани в течение всего 1942 г. выдавались продовольственные карточки на ложно существующую Алтайскую горную экспедицию с контингентом в 100 человек[16]. В апреле 1943 г. в ходе организованной в столице республики проверки было уста­новлено, что 696 карточек были выданы на вымышленных лиц, 84 – на граждан, не проживающих в Казани, 67 карточек – на давно умерших[17].

Кроме централизованного государственного снабжения, в военные годы вводились и другие источники обеспечения населения продовольствием. В частности,  на крупных промышленных предприятиях оборонного значения, согласно постановлению правительства от 19 февраля 1942 г., создавались отделы рабочего снабжения. Функции ОРСов заключались в торговом, бытовом обслуживании и питании занятых на производстве работников и членов их семей. При большинстве ОРСов были организованы подсобные хозяйства, теплицы и т.д. Кроме продукции своих подсобных хозяйств, ОРСам выделялись фонды на дополнительное одно- или двухразовое горячее питание без учета продовольственных карточек.

Важное место в снабжении населения овощами и картофелем играло индивидуальное и коллективное огородничество, развернувшееся в стране после принятия постановления ВЦСПС от 7 марта 1942 г. Но благое начинание не везде приносило ожидаемые результаты. Гораздо чаще приходило понимание того, что затраченные усилия не окупались. Новоиспеченные огородники испытывали большие проблемы с семенами, они плохо разбирались в сельхозкультурах, да и уровень знания техники возделывания земли у многих оставлял желать лучшего.

Дополнительным источником удовлетворения спроса населения в продовольствии являлась рыночная торговля. Однако в связи с тем, что в военное время уровень товарооборота на рынках республики значительно снизился, продажа хлеба и других продуктов без карточек осуществлялась по повышенным ценам. В начале 1942 г. колхозная торговля в г. Казани приняла особенно напряженный характер. Привозы продуктов из колхозов существенно сократились. К примеру, в первом полугодии 1942 г. завоз сельскохозяйственных продуктов составил только 55% к общему  количеству продукции, ввезенной за такой же период 1941 года[18]. Колхозы Балтасинского района в течение месяца ввозили лишь 0,4 тонны продуктов, Тюлячинского – 3,4 тонны, Столбищенского – 3,7 тонны, Пестречинского – 6,6 тонны. С целью исправления ситуации специальным решением республиканского Обкома ВКП(б) от 8 апреля 1942 г. в районы были направлены уполномоченные, задачей которых являлась организация привоза продовольствия на рынки городов Татарстана. Эти меры привели к некоторому улучшению положения. Так, колхозы Атнинского и Арского районов количество отправляемых на продажу продуктов увеличили до 54,2 тонн в месяц[19].

Но, несмотря  на значительные усилия по увеличению объемов продаж со стороны руководящих органов, цены на продукты все годы войны, и, особенно в первый ее период, оставались чрезвычайно высокими. Позволить себе приобре­тать дополнительные продукты питания в колхозной торговле могла лишь небольшая часть граждан. Согласно архивным данным, стоимость 1 кг картофеля за два года войны в Та­тарстане выросла с 2 до 25 руб., капусты – с 2 до 40 руб., говядины – с 28 до 280 руб., свинины – с 28 до 250 руб.[20] В среднем, цены на рынках крупных городов были выше довоенных в 13 раз и  превышали  уровень цен на продукты, продававшиеся по карточкам, в 20 с лишним раз[21].

Зная цены военного времени, весьма любопытным представляется сопоставление их с реальным уровнем оплаты труда населения. Согласно официальным данным, среднемесячная зарплата рабочих, ИТР, служащих выросла за годы войны с 375 до 573 рублей[22]. Причем в оборонной промышленности уровень заработной платы был выше, чем в других отраслях народного хозяйства. На казанском заводе № 16 зарплата рабочих в 1944 г. составляла, например, 776 рублей, а у передовых рабочих – даже доходила до 1,5-2 тысяч в месяц[23]. Вместе с тем работники сферы образования и культуры еле-еле сводили концы с концами.  Они получали не более 160-180 руб. в месяц[24].

Трудности в материально-бытовом положении городских и сельских жи­телей усугублялись случаями хищений и разбазариваний основных продовольственных  товаров.  Так,  крупные случаи воровства и хищения хлеба вскрывались в системе Заготзерно, трестах Главмука и Главхлеб. Только по  Казанской  реализационной базе Заготзерна за восемь месяцев 1943 г. недостачи составили свыше 6,5 тыс. центнеров зерна, по предприятиям Главмука – 1784 центнера[25].

Разумеется, участившиеся случаи растрат, хищений и разбазариваний продовольственных товаров вызывали серьезную обеспокоенность руководящих органов республики. На заседаниях государственных и партийных органов периодически рассматривались вопросы, связанные с распределением   продовольствия в республике. В постановляющей части протоколов специально указывалось на необходимость ужесточения борьбы с подобными явлениями, усиления контроля за работой торгующих организаций, укрепления кадровой политики. Именно благодаря принятию соответствующих мер причины и обстоятельства, попустительствующие преступным элементам, хотя и медленно, но  все же устранялись.

Что касается обеспечения населения основными промышленными товарами в  военные годы, оно также осуществлялось на основе карточной системы. Но в условиях, когда все предприятия работали на нужды фронта, одежды, обуви, предметов широкого  потребления катастрофически не хватало.  Люди старшего поколения и сегодня вспоминают, как на всю семью была одна пара валенок или калош. Взрослым не в чем было выйти на улицу, пойти на работу, детям – в шко­лу. Плохо было поставлено обеспечение посудой. Даже в столовых оборон­ных предприятий, которые находились на государственном снабжении, ее не хватало.

В некоторой степени помочь населению решить эти проблемы были призваны те предприятия, где из отходов производства был налажен выпуск предметов первой необходимости. Так, завод № 22 годы войны начал изготовление калош, кружек, кастрюлей, ложек. Фабрика кинопленки освоила выпуск игрушек, пуговиц, жестя­ных чайников. Фанерный завод из отходов шпоны делал спички. Но только эти меры, конечно, не могли удовлетворить спрос людей на товары. Поэтому потребление промтоваров на душу населения в военный период резко сократилось. Если в 1940 г. в Татарстане на одного чело­века хлопчатобумажных тканей покупалось на 20 руб., то в 1944 г. – только на 3 р. 97 коп.; кожаной обуви – соответственно, на 16 руб. в 1940 г. и на 11 руб. в 1944 г.; резиновой обуви – на 2 руб. в 1940 г. и на 79 коп. в 1944 г.[26]

Также одной из важных проблем социальной политики в военный период являлось решение жилищного вопроса. Прибытие эвакуированных его существенно обострило. Подавляющее большинство приехавших было расселено в коммунальных, ведомственных, частных домах. Под жилье приспо­сабливались общественные и производственные здания, помещения школ, дачные постройки и т.п. Местное население обязывалось предос­тавлять определенные метры своего жилья приезжим. Многие шли на это добровольно, сами выказывая желание помощь соотечественникам, но нередко вновь прибывших размещали в порядке принудительного уплотнения. Например, на партийном собрании казанского завода № 169 рабочие приняли следующее решение: «Обязать всех коммунистов, у кого имеется жилплощадь не менее 4 кв. метров на каждого члена семьи, подать заявле­ние в завком о приеме эвакуированных»[27].

Таким образом, средняя жилая площадь в республике на одного проживавшего официально составляла 4 кв. метра. Однако довольно часто встречались слу­чаи, когда на человека приходилось по 2-3, а иногда и менее квадратных метров. Весьма типичным в этом плане является заявление семьи Старовойтовых,  рабочих завода № 22.  В нем содержится просьба выделить их семье хотя бы небольшую комнату, т.к. они в количестве 4 человек были расп­ределены к одной из татарских семей, тоже насчитывавшей 4 человека и занимавшей жилплощадь 14 кв. метров. В заявлении указывается, что «жить в таких условиях, как 8 человек на 14 кв. метров не представляет­ся никакой возможности, т.к. при такой скученности в комнате имеются тараканы, клопы и даже вши»[28].

Переуплотненность жилого фонда была действительно колоссальной. Изолированные квартиры в Казани в военные годы по сути превратились в импровизированные общежития. Исследователь Л. Кузнецова обнаружила в Национальном архиве Татарстана уникальный документ – список 15 сотрудников редакции  газеты «Пионерская правда», размещенных в комнате площадью 35 кв. метров! Причем это были не семьи, а именно сотрудники  - ответственный секретарь редакции, литературный редактор, литработники, корректоры[29].

Большие трудности наблюдались не только с количественными показателями жилого фонда, но и так называемыми качественными. За неимением помещений многие рабочие и служащие промышленных предприятий были вынуждены про­живать на расстоянии 10-20 километров от своих заводов и фабрик[30]. Но, даже добравшись домой, перед ними вставала задача привести в более-менее сносный вид свое жилье, т.к. материально-бытовые условия существования у многих из них не удов­летворяли элементарным требованиям. Проверки, регулярно проводившиеся специально созданными на предприятиях комиссиями, подтверждали это. Сухие протокольные строчки свидетельствуют: «Всю зиму (1942 г. – А.К.) дома рабочих завода № 22 не отапливались, в результате образовалась сырость, в жилых помещениях и во дворах царит опаснейшая антисанитария – рассадник эпидемических заболеваний. Не созданы даже элементарные условия для жильцов: нет кухни, водопровод не работает, уборные загрязнены…»[31]. В таком же, если не в более тяжелом положении, находились рабочие завода № 16. В отчете об их жилищно-бытовых условиях указывалось: «В большинстве комнат в окнах стекла выбиты, холодно… Электроосвещения в комнатах нет…»[32].

Учитывая трудности с жилищным обеспечением и осознавая необходимость изменения сложившегося положения, руководство Татарстана предприняло ряд шагов, направленных на пополнение жилого фонда. На базе промышленных предприятий были сформированы строительные организации,  которые занимались возведением жилья. Быстрое строительство в годы войны достигалось за счет перехода к упрощенным конструкциям жилых зданий типа бараков, применения различных заменителей остродефицитных материалов и т.д. Всего за военный период в республике было введено в эксплуатацию 384 тыс. квадратных метров жилых и культурно-бытовых помещений[33], однако вполне понятно, что такого объема строительства для республики было явно недостаточно.

Следствием ухудшения материально-бытовых условий жизни татарстанцев, отсутствия нормальных жилищных условий, дефицита основных продовольственных и промышленных товаров стал рост  заболеваемости населения в военные годы. В отчете Совета социального страхования ави­ационного завода сообщалось: «В 1942 г. мы имели чрезвычайно высокую заболеваемость на заводе. Среднемесячный показатель заболеваемости на 100 застрахованных составил 22 дня. Иными словами, каждый рабочий за­вода болел более 1 дня в месяц»[34]. По данным завода «Серп и молот» заболеваемость туберкулезом и органов дыхания увеличилась с 55 случаев в 1943 г. до 104 – в 1945 г., в соответствии с чем потеря трудоспособных дней выросла с 1132 до 2771[35].

Выросла заболеваемость жителей сельских районов. Сохранившаяся сеть гражданских медицинских учреждений испытывала большие трудности с обо­рудованием, помещениями, медикаментами и, главное, кадровым обеспече­нием. В районах Татарстана работали всего 24 окулиста, 21 акушер-гине­колог, 53 педиатра[36].

Недостаточное количество квалифицированных, опытных медиков особенно ощутимо сказалось в 1944 году, когда жителям республики пришлось пережить настоящую трагедию. Страшная эпидемия септической ангины, унесшая десятки тысяч жизней, охватила тогда районы Поволжья. Под септической ангиной скрывалась лейкопения ­– заболевание, связанное с отравлением кроветворной системы (его проявления характеризовались  резким снижением числа белых кровяных телец в крови, высокой температурой, некрозами в зеве и полости рта, кровоизлияниями на коже). Источником этой болезни являлись проросшие зерновые, которые под теплыми лучами весеннего солнца становились ядовитыми и опасными для употребления. Только в Татарстане на конец июня 1944 г. было зарегистрировано 23470 случаев заболеваний, из них больше 6 тысяч имели летальный ис­ход[37].

Высокая смертность (до 25% заболевших) была обусловлена нехваткой лекарств и врачей. На все «заболевшие» регионы (Куйбышевская область, Башкирия, Татарстан) из местных и центральных резервов удалось собрать 129 кг сульфидина и 251 кг стрептоцида. Больше лечить было нечем... Лишь с начала лета, когда появилась первая огородная зелень, эпидемия пошла на убыль. Кроме того, помогли специально созданные «питательные пункты»,  где голодным людям выдавали суп и кашу.

Таким образом, изучение архивных документов и материалов со всей очевидностью свидетельствует о том, что в годы войны жизненный уровень населения республики значительно снизился. Население терпело объективные нужды и субъективные трудности. Правительство страны и руководство республики в экстремальных военных условиях принимали определенные меры для поддержания жизнеспособности людей, но сил и средств для нормализации ситуации было недостаточно.

А.Ш. Кабирова