Жизнь в лесу. Борщевский А.И.
Родился я 21 мая 1934г.в м.Ржищев Киевской обл.Мама Борщевская Ева Абрамовна (в девичестве Пархомовская) - работала учительницей русского языка и литературы, папа - Борщевский Иосиф Абрамович - был редактором районной газеты "Червонный прапор"(Красное знамя). Ржищев расположен на берегу Днепра вниз по течению от Киева. Примерно 60 - 80км. Весьма живописное место. Я ходил в детский сад, директором которого была мать будущего Героя Советского Союза (Елена Николаевна Олега Кошевого - руководителя Краснодонского подполья). А моя мама была классным руководителем класса, в котором учился Олег Кошевой.
9 февраля 1938г. родился брат. В Ржищеве мы прожили до 1941г. 22 июня папа с мамой были в Киеве, когда немецкие летчики бомбили Киев, но они не попали под эту бомбежку, также не попала и сестра мамы - Ревекка, которая постоянно жила в Киеве. По радио выступил Молотов и объявил: «Германия напала на Советский Союз». Речь он закончил словами: «Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!» (Потом стали считать, что эти слова принадлежат И.В.Сталину. Но у него и так было достаточно емких фраз в его приказах и выступлениях). А нам, детям, про это сказала наша домработница Даша. Папа с мамой срочно вернулись назад.
В первые дни войны взрослые думали, что война кончится быстро. Даже отец мне говорил, что вот наши летчики разбомбили нефтепромыслы в Румынии, и теперь все будет хорошо.
Hо, к сожалению, действительность была другой. Как известно по различным причинам на первом этапе Красная Армия терпела жестокие поражения. И вскоре встал вопрос об эвакуации семей партийных и советских работников в глубь страны. В это число попали и мы. Hас посадили на машины. Брали с собой только самое необходимое. И все думали, что уезжаем на несколько месяцев, но получилось, что уехали навсегда. Hа машинах нас довезли до Полтавы. Это заняло немного времени. Там чуть не потерялся брат Толя. В какой - то момент он самостоятельно двинулся в путь неизвестно куда. Но мама вовремя это заметила и успела его остановить. Там нас посадили в товарные вагоны и повезли по Союзу. По пути часто останавливались и по команде - "Из вагонов" - все бежали от поезда. А по команде - «В вагоны" все повторялось наоборот. Как было организовано питание, не помню, но сильного голода тоже не помню.
Однажды наш поезд "застрял" на мосту через Волгу в районе Саратова во время очередного налета бомбардировщиков. Дело было ночью, а я умудрился уснуть. Мама меня постоянно будила. Помню также в Астрахани мы сидели на набережной Волги, и днем был налет бомбардировщиков. Видны были разрывы зенитных снарядов. Одну маленькую девочку ранило осколком снаряда в лицо. В конце концов мы добрались ближе к осени 1941г.в п. Оранжерейное Икряновского района Сталинградской обл. Там нас разместили, как помнится, много семей в одном помещении. Там же я пошел в первый класс. Первую мою учительницу звали - Евгения Васильевна. Мама работала в школе, а Толя по - моему ходил в садик. Там же зимой мы заболели ветрянкой и болели по очереди, что неудивительно, т.к. спали мы с ним на одной кровати. Мама, чтобы как-то нас поддержать, купила или вернее поменяла сохранившиеся драгоценности на пуд картошки. В поселке был рыбокомбинат, который продолжал работать и во время войны. Там впервые попробовали рыбные сухари (никогда и нигде я их больше не встречал) и еще было много рыбьего жира. На нем готовили пищу, в частности картошку. И ничего - ели. А вот миногу я так и не смог есть (напоминала змею), хотя это считается деликатесом. Отопление было печное, топили камышом (чаканом). Там же мы впервые попробовали и пили калмыцкий зеленый чай. Он отличался от всех чаев тем, что его пили с солью. И он хорошо утолял жажду.
В Оранжерейном мы прожили до осени 1942г. И по мере того, как война дошла до Сталинграда, нас решили эвакуировать во второй раз. Некоторое время мы жили в Сталинграде по-моему на стадионе. А затем нас опять посадили в товарные вагоны и повезли теперь в Марийскую АССР. И опять та же картина. Ехали примерно месяц. На этот раз нам повезло: наш эшелон не разбомбили, хотя по пути попадались разбитые вагоны и паровозы. Никаких известий мы не получали. Но об упорных боях в Сталинграде слухи до нас каким-то образом доходили. Так мы доехали до столицы Марийской АССР г. Йошкар-Ола, где прожили некоторое время. Это время ушло на распределение всех и трудоустройство взрослых людей. Маме предложили работу учительницей в райцентре Морки. Для того чтобы попасть в Морки, надо было доехать по ж.д.до ст. Шелангер, а оттуда (до Морков было еще 60км) неизвестно как. И естественно, по тем временам никакого транспорта не было, кроме лошадей. Т.е. при случае должны были отвезти нас туда. А пока мы жили прямо в помещении станции. Это была комната метров 40кв.м. И мы жили там несколько дней, конечно не мы одни. Чем питались, не помню. Но было не очень голодно. Там же случайно мама "наткнулась" на зав. РОНО Сотнурского района Паршину Марию Александровну, которая ей предложила работать учительницей в лесучастке Тюмша, который располагался в 7 км от ст. Шелангер. Мама, естественно, согласилась, и через два дня за нами приехал возчик и стал спрашивать: «Где здесь учительница с двумя детьми?». Он повез нас на санях в Тюмшу. Дорога шла по лесу. Было очень красиво. Все деревья в снегу. Сильный был мороз. А одеты мы были далеко не по-зимнему. В Тюмше нас разместили в квартире Сорокиных. Это была семья с 4 детьми. Один из сыновей впоследствии жил в Казани, и мы с ним до самой его смерти поддерживали добрые отношения. Отец у них был на фронте и, как многие, погиб. Они занимали половину большого бревенчатого дома. Hам выделили комнату.
Причем никаких претензий со стороны Сорокиных не было. А напротив - через дорогу - располагалась школа, в которой мне предстояло учиться, а маме работать.
Поселок был построен для лесозаготовителей. Назывался лесоучасток, а одно время назывался леспромхоз. Постоянным начальником был Лукоянов, которого по каким - то причинам и в армию не брали. Поселок состоял из бревенчатых домов. Они были срублены на совесть. После того как лесоучасток закрыли, часть домов перевезли в разные места, включая Казань. Располагался поселок на двух берегах речки Тюмши, которая на картах называется Тюмшинкой. Речка была шириной не более 10м и достаточно мелкая, но своенравная во время разливов. Мосты через нее (а их было несколько в поселке) регулярно надо было ремонтировать, потому что весной их часто сносило. И тогда перебраться на другой берег было сложно. А по жизни надо было быть на разных берегах. Дно у речки было песчаное, и течение быстрое, а вода была настолько чистая, что водилась даже, речная форель (правда, достаточно мелкая), а также налимы, щуки небольшие бычки и пр. Мы ее ловили с помощью самодельных острог. Но это скорее для забавы. А в нескольких километрах в лесу было озеро, в котором водились большие щуки, и дедушка Сорокин с помощью самодельных «морд» их почти все вылавливал. А еще в одном озере водились караси, которых мы ловили с помощью самодельных сачков. Вода из речки использовалась для питья, и ее даже можно было пить без кипячения. И никто не травился. Hо в речке не купались из - за того, что вода всегда была холодная. Речка впадала в р. Юшут. Это было в нескольких километрах от Тюмши. Купаться летом ходили на эту реку, которую называли Ишуткой. Она расположена в 3 км от Тюмши по дороге в Шелангер. Она шире Тюмши. и течение не такое быстрое. И еще вниз по течению находилась плотина, которую периодически закрывали для организации сплава бревен, заготавливаемых вверху по течению. Вода в это время у моста, где мы купались, поднималась довольно глубоко, можно было даже прыгать с моста. Там же все мои ровесники учились плавать, в том числе и я.
И хотя мне не пришлось заниматься в специальных секциях, то всё, чему научился на Ишутке, позволило потом выступать в соревнованиях и даже выполнить норматив 3 разряда по плаванию, а во время службы на флоте играть в водное поло за команду с истинно военным названием «Взрыв» и также получить 3 разряд.
Дорога, по которой мы ходили купаться, была по нынешним представлениям проселочной, хотя она соединяла ст. Шелангер с райцентром Морки, и протяженность ее была 60км. Особенностью этой дороги в том, что часть ее называлась" торцовкой". Это был участок дороги, в котором были установлены плотно пригнанные друг к другу короткие бревна (30 - 50см), примерно одинакового диаметра(20 - 30см), поставленные на «попа». Поселок был предназначен для проживания в нем лесозаготовителей. А поскольку по тем временам лес заготавливали вручную, то рассчитывали, что люди там проживут достаточно долго. Там было все, что необходимо для нормальной жизни по тем временам.
Была, конечно, контора, где располагалась руководство, столовая, хлебопекарня, клуб, мед. пункт с фельдшером, почтовое отделение, школа, детский сад, куда потом ходил Толя, пожарная часть с каланчой, на которой «отбивалось»- время каждый час, и впоследствии электростанция (представляла собой снятую с колес автомашину, которую завести было достаточно трудно. Аккумуляторов не было, и заводили эту машину ручкой, т.н. «кривой стартер»), радиоузел с разводкой трансляции по всему поселку. Была также баня с женскими мужскими днями. Она стояла на берегу реки. Там любили жить ужи, которых первые посетители выгоняли водой. Располагались эти «учреждения» на обеих сторонах речки, поэтому возникали проблемы с переправой, когда сносили мосты.
Летом были большие проблемы с комарами, мошкарой, слепнями. Защитой служили только ветки, которыми отгоняли всю эту нечисть. Меня, видимо, там так накусали, что, бывая в марийских лесах и даче, ко мне комары относились более «снисходительно», чем к остальным. Поскольку в то время лес вывозили на лошадях, то был и конный двор. Лошади там были сначала наши, а потом, во время войны стали поступать тяжеловесы и почему-то маленькие лошади, которых звали монголками, которым в лесу работать было непросто. Позже был организован гараж, в котором находились машины типа ГАЗ, знаменитая полуторка и еще газогенераторные машины, которые имели по два бункера. В одном из них сжигали т.н. чурки, в основном березовые. А в другой поступал газ, который впоследствии приводил в движение двигатель. Машины были неэкономичными, кроме того, с собой надо было возить определенное количество чурок вместо полезного груза. Для изготовления чурок работала полуавтоматическая линия, на входе которой поступало березовое бревно диаметром примерно 20 - 30см. А на выходе получались чурки высотой 10см, что тоже весьма удивительно по тем временам. Это означает, что разработана она была в 30 годах! В конце войны до гаража дошли американские автомашины типа студобеккер и шевроле, которые хорошо себя показали на вывозе леса. Hа некоторых моделях машин использовались шины с каучуковым наполнением. С изношенных шин мы вырезали куски каучука и делали из них мячи для игры в лапту. Причем запросто можно было сделать мяч любого диаметра. О подобных шинах я читал после войны, что они были сделаны в 50 годах. Продолжая о американской помощи можно сказать, что несмотря на то, что наша Тюмша была далека от «цивилизации», до нас доходили продукты, которые поставлялись по Ленд – Лизу, в частности яичный порошок, сало т.н. лярд и другие, а также доходили и вещи. Они поставлялись в рамках благотворительных поставок. Помню, мама ходила в американском шерстяном платье. И можно предположить, что если все это доходило до Тюмши, то, во-первых, был достаточно жесткий контроль за расходованием этих вещей, и во-вторых, что поставки были довольно большие. И не допускалось разбазаривания и разворовывания этой помощи.
В те времена была организована работа по восстановлению вырубленного леса. В питомнике выращивались маленькие сосенки, а школьники их высаживали. Посаженные тогда сосенки выросли сейчас до уровня леса, и видимо скоро опять можно будет заготавливать там древесину. В разное время в Тюмше работали небольшие предприятия - был т.н. клепочный завод и завод по добыче дегтя. Деготь добывался из сосновых пеньков, которые добывали методом взрыва. Поэтому и у нас, ребят, каким-то образом постоянно были взрыватели - бикфордов шнур и сам амоннал. Но, слава богу, никаких серьезных происшествий с этими взрывчатыми материалами не было. Хотя нам попадались противотанковые патроны, трассеры от ракет и пр. А однажды на ст. Шелангер взорвался состав или несколько вагонов с боеприпасами, которые разлетелись по округе. До нас они не долетели, а вот в самом Шелангере у одного из парней от неосторожного обращения с этими боеприпасами оторвало руку. А мы просто бросали в костер эти боеприпасы и наблюдали, что было дальше. Мастерили также самопалы и другие взрывные устройства. Причем почему-то у меня был больше опыт в этом деле. И однажды, несмотря на этот опыт все-таки в руках у меня взорвался патрон от винтовки с порохом. Но кроме сильного ушиба и слегка опаленных глаз ничего не было.
В клубе постоянно показывали кино. Был биллиардный стол. И это по тем временам! Кроме взрослых давали играть детям и все, разумеется, бесплатно. Кино показывали частями по 10мин. поскольку киноаппарат был один. И между каждой частью был небольшой перерыв. Кинопленка была шириной 35 мм. и горючей. Ее можно было туго скатать, вложить в железный корпус, сделать в нем маленькое отверстие и поджечь. Вся эта конструкция начинала летать. Т.е. получался как бы реактивный двигатель. А впоследствии был выпущен киноаппарат т.н. узкопленочный (ширина пленки была 12.7мм), который показывал кино в два захода. Кино были в основном на военную тему. Например, из запомнившихся «Два бойца», «Сын Таджикистана», т.н. «Боевые киносборники» по номерам с 1 по 12, «Похождение бравого солдата Швейка». В них клеймили фашистов. Также «Щорс», «Котовский», а после войны стали показывать трофейные фильмы «Индийская гробница», «Сестра его дворецкого» и др.
Школа была семилетняя, по тем временам называлась неполно - средняя школа. Располагалась она в достаточно большом доме, состоящим из нескольких срубов. Когда я начал там учиться во втором классе, то в одном помещении сидели 2-й и 4-й классы, во втором – 1-й и 3-й классы. Это было связано с отсутствием учителей. Учитель сначала занимался с одним классом, а потом со вторым. И ничего вроде получалось. А впоследствии учеба была организована в две смены. Это было связано с тем, что постепенно количество жителей увеличивалось. Учителей сначала было мало. Hо потом они стали появляться такие же эвакуированные, как мы, и даже присылали по распределению из пединститута. Соответствующее образование у учителей едва ли было, за исключением эвакуированных учителей. Но, например, математику преподавала Зоя Петровна достаточно квалифицированно и строго. А немецкий язык преподавала ее сестра Елизавета Петровна. Русский язык и литературу преподавала мама и особенных поблажек на уроках нам (мне и моему другу детства) не делала. Мы были на общих основаниях. А вообще от того, что мама была сначала учительницей, затем завучем и директором были сложности в нашей детской жизни. Надо было себя вести так, чтобы не отличаться от всех и не давать повода говорить, что сын директора ведет себя не так. Как звали всех, уже не помнится. Физику, например, преподавал Головин и т.д. Учебники были старые довоенные, и они переходили «от поколения» к «поколению». Один учебник приходился на несколько человек. Но все равно они были в нормальном состоянии. В учебниках по истории были замазаны портреты Якира, Тухачевского, Блюхера и др. «врагов народа». Задавали на дом много стихов, даже и на немецком языке. До сих многие из них стихов помню. Тетрадей не хватало, приходилось писать на обрывках газет. Чернила тоже были суррогатными. Перья где-то добывали. Делали самодельные приспособления в виде пружинок, чтобы можно было набрать больше чернил. До авторучек было далеко.
В школе проводились различные вечера с самодеятельностью. Были в моде т.н. называемые пирамиды. Это скорее гимнастические фигуры с большим количеством участников. В школе было также организовано питание, хоть и примитивное по нынешним временам. Кормили овсяным киселем и давали немного хлеба, сколько не помню, но в дополнение к тому минимальному количеству продуктов, которые получали по карточкам, это помогало. А карточки подразделялись на рабочие, иждивенческие. И по каждому виду определялось количество получаемых продуктов. Отменили их только после войны. О вкусном и сладком можно было только мечтать. Конфет и сахара мы не видели, позже появился сахарин. Жили впроголодь и мечтали о том времени, когда можно было б досыта поесть черного хлеба.
Учиться мне было не очень трудно. Это, видимо, было связано с тем, что читать я научился еще до школы и, может быть, требования были не очень строгие. Начиная с 4 класса и до окончания школы, я получал похвальные грамоты. Кстати, так же учился и мой друг Гера Чудинов. Это помогло нам впоследствии поступить мне в Казанский электротехникум связи, а Гере - в 9 специальную школу ВВС, которая была в Казани и готовила ребят для поступления в авиационные училища. Поступили мы туда без экзаменов и, хотя на первых порах было тяжело, потом стало попроще. Около школы был пристрой, где жили учителя. Со временем мы тоже перебрались в одну из этих квартир.
У нас было две маленькие комнаты и небольшая кухня. Стояла русская печка с голландкой. Печки были неэкономичными, благо кругом был лес и дров хватало. Их привозили из леса. А, начиная с класса 6, пилить и колоть дрова была обязанность моя и моих товарищей. Поэтому часто пилили и кололи дрова по очереди. А иногда приходилось пилить одному двуручной пилой. Не очень удобно, но что поделаешь. Дрова привозили в школу, а уж там была наша задача их распилить. Так что об экономии дров никто не думал. Но тогда были проблемы со спичками, и поэтому старались истопить печь ближе к вечеру, чтобы утром там остались горящие угли. И если не было таких углей у себя, то шли к соседям. Это называлось идти «за огнем». А потом стали появляться т.н. «катюши».Это было приспособление для получения огня: с помощью кремниевого камня и напильника брали кусок и высекали искры, которые поджигали сухую вату. Иногда ее смачивали керосином или бензином. Утром зимой в безветренную погоду дым шел из каждого дома вертикально вверх - картина была красивая. В морозы приходилось топить два раза в день. Впоследствии квартиры, где мы жили около школы, отдали под классы, и мы стали жить в доме недалеко от школы вместе с соседями - Глуховыми. Этот дом стоял, как раз напротив дома Сорокиных. А между этими домами была площадка, на которой мы часто играли в лапту. Мебель была самая простая. Вещи держали в сундуке, который потом еще был в Красном, т.е. при переездах он сохранился. В школе был большой коридор, где проводились общие мероприятия. Во дворе школы – спортплощадка, волейбольная площадка, турник, брусья, качели в виде лестницы и шест (лестница была закреплена на перекладине). Перед началом занятий на этой площадке проводились занятия типа зарядки. Причем зимой тоже. Вообще физкультуре придавалось большое значение. А однажды где-то в классе 6 был организован лыжный поход Тюмша - Кужеры. А это было в 30 км от Тюмши. Родители разрешали ребятам ехать после того, как отпустили меня. Правда, с нами был учитель физкультуры - бывший офицер, Михаил Федорович, каким-то образом попавший в Тюмшу. Население было смешанным по национальному признаку. Народ приехал из разных мест - русские, татары, марийцы. Hо все жили достаточно дружно и не было проблем на национальной основе, особенно среди детей.
А в конце войны у нас появились так называемые спецпереселенцы. Уезжать из Тюмши даже на короткое время они не имели права без разрешения т.н. спецкомендатуры. В основном это был простой народ. Только один из них, как выяснилось, был шофером на душегубке. Так говорили. А над ними долгое время были различные ограничения. Так, например, один их них наших приятелей кончил с золотой медалью среднюю школу, а в Казанский университет на мех. мат его не приняли, а приняли только на географак. Это были немцы из бывшей республики «Немцы - Поволжья» и других мест, а также крымские татары. Дети школьного возраста начали учиться в школе, и среди них тоже особых проблем на национальной основе не было. Взрослые люди работали в лесу, кто кем: были шофера и другие. Поскольку, мы, дети «крутились» около них, то автоматически запоминали различные немецкие слова. И вообще они вписались жизнь поселка. Тогда впервые мы услышали музыку аккордеона. А поскольку в клубе регулярно проводились танцы, то даже было выражение «танцы под Жору». Это означало, что музыку для танцев будет играть на аккордеоне Жора. Музыка еще была патефонная с пластинками. Но они были не у всех. Например, у Чудиновых был патефон, и я даже помню название некоторых пластинок и тексты песен, которые были записаны на них. Впоследствии появились радиолы. Кроме того, по радио часто передавали песни, которые пел весь народ. В отличие от современных были там нормальные слова и мелодии. Многие песни я помню до сих пор. Были популярны концерты по заявкам.
Мама пыталась меня научить немецкому языку у одной бывшей старой учительницы. Но я просто по своей серости ничего из этих уроков не взял: мне было неудобно перед друзьями, что я специально хожу на уроки.
Почти у всех жителей поселка были огороды, где растили только картошку. Лишь один дядя Володя Кучаев пытался растить огурцы и помидоры. Hо больших успехов он не добился. Земля была песчаная. У некоторых были коровы и овцы, а у многих козы. Был специальный пастух, в обязанности которого входило пасти всю эту живность. Были проблемы с заготовкой сена, особенно для коров. Им надо было не меньше 100 пудов сухого сена. А это почти стог. Хозяевам коров выделялись специальные места в лесу на более или менее "чистых "местах, где можно было накосить необходимое количество травы. Козам надо было 10 пудов сена. Hо тоже надо было его в лесу найти. А еще им заготавливали липовые веники. Этим занимались в основном дети, что тоже было непросто. Надо было наломать веники, принести их на себе на расстояние 2км, повесить на сеновале или где еще, чтобы они высохли. На сеновале у лучшего друга детства Геры Чудинова мы летом любили спать. Спалось там крепко.
Кроме огородов сажали картошку за 3км от поселка т.н. "коллективное". Там почему-то было большое поле, на котором каждой семье выделялся участок. Наиболее трудным для нас была зима 1942г. Теплых вещей у нас почти не было, а морозы были суровые. В школу приходилось не ходить, а бегать в летних ботинках. Со временем жизнь налаживалась. Несмотря на то что у мамы не было опыта заниматься сельхоз делами, пришлось осваивать эту науку - сажать картошку, заводить коз, заготавливать корм для них и т.п. Козы у нас были почти все время. Мама купила первую, продав обручальное кольцо. Иногда их было две. Звали их по-разному: Серка, Манька. Молока они давали достаточно на нашу семью. Из молока мама делала простоквашу и творог. Это было большое подспорье для тех времен. Когда рождались козлята, то первое время они жили в комнате вместе с нами. А когда они подрастали, их забивали к большому нашему огорчению. Мы с Толей плакали. Летом козы и коровы паслись в лесу. Стадо рано утром выгонялось из поселка. Провожала коз утром мама, а встречать стадо была наша обязанность. Иногда это приходилось делать долго. Зависело от характера козы. Одна, например, никак не хотела приходить сразу домой, надо было бегать за ней по так называемой посадке (мелкий лес, посаженный людьми вместо вырубленного, сразу же за поселком). А одна никак не хотела ходить в стадо, и всегда возвращалась в поселок. Ходила потом по поселку и питалась чем попало, в том числе домашними цветами, которые были выставлены в окнах у жителей. И еще она же любила жевать вывешенную для просушки различную одежду. Маму спасало от неприятностей её должность директор школы. Какое - никакое начальство. Внимание к козам было понятно всем. Как-то однажды мамы не было дома, а Толя пришел на урок (он к тому времени еще не учился, не мог все буквы выговаривать) открыл дверь и сказал «Арик, коза обьягнулась». И всем стало понятно, что в этой ситуации не до уроков, а надо идти и заниматься козой. Что и пришлось делать. В одну зиму волков было много. Один из них забрался в хлев и зарезал козу. В те военные годы волки, видимо, мигрировали в наши леса поэтому и было их временами их много. Мужики их ловили капканами и в поселок привозили. Был случай, когда волк подошел днем прямо к школе. Hо случаев, чтобы от них пострадали люди, не помню.
Со временем я подружился со своими сверстниками. У всех у нас отцы были на фронте. Почти никто из них не вернулся. Периодически в поселок приходили так называемые похоронки - извещения о гибели родного человека. В этой семье был траур, и все в поселке старались поддержать эту семью. О нашем отце ничего не было известно всю войну. Когда мама стала наводить справки, пришло сообщение, что он погиб 22 сентября 1941г. в Барышевке Киевской обл. А до этого он считался пропавшим без вести. Мы не получали никаких денег. Только позже нам стали платить небольшие деньги. Причем, как за рядового, хотя у него было звание ст. политрук запаса, что соответствовало званию капитан. Hо никаких документов, в каком звании он воевал и погиб, не было. В начале войны и неразберихи хватало всегда и везде, поэтому нет ничего удивительного, что документов не было. По некоторым сведениям он остался в тылу врага в партизанском отряде. А когда мы были на родине в Ржищеве в 1972 году, то одна женщина (бывшая мамина ученица Ольга Федоровна) сказала, что видела папу в числе пленных, которых впоследствии расстреляли. Hо опять же точных сведений нет. Hа весь поселок с войны вернулись единицы, в том числе и отец моего лучшего друга детства Геры Чудинова. Отец у него был простым возчиком, ушел рядовым, а вернулся капитаном (одно время был даже комендантом города Бреслау). А когда вернулся, то ему пришлось пойти работать возчиком в лес. И, видимо, это послужило причиной для пьянства.
Из наших родственников в войну погиб мамин брат Гриша с семьей. По каким причинам он остался на оккупированной территории и вместе с семьей был расстрелян. Один брат Израиль прошел всю войну, включая блокаду Ленинграда. Был на фронте в войсках, которые защищали Ленинград. Закончил войну ст. сержантом с наградами. Второй мамин брат Яша прошел тоже всю войну. Причем, когда организовалось Войско Польское, то его послали служить туда (откуда-то он знал польский язык). Ему даже переделали имя, отчество и национальность. И с некоторых пор он стал не Яков Абрамовичем, а Петром Михайловичем и поляком. Дослужился до полковника Войска Польского и был командиром артиллерийской бригады. Участвовал в боях за Берлин. Имел много наград Советских и Польских, включая редкий орден Кутузова. После войны ему присвоили звание полковника Советской Армии, и он еще закончил МГУ. Был весьма представительным, любил ходить в форме. Несколько раз его приглашали на московский Новогодний огонек. Он воевал в тех местах на Смоленщине, где жили впоследствии мама с братом Толей. Несколько раз он приезжал в те места, где воевал. А польские знакомые или сослуживцы так до его смерти думали, что он поляк. В этом помогало, еще то, что моя двоюродная сестра Нюся, а его племянница, которая была на правах дочки, тоже знала польский язык. А жил он один в Москве, сначала на Садовом кольце, а потом на проспекте Мира. Бывая в командировках в Москве, я частенько к нему заходил, и мы звонили в Смоленск. Во время войны мама случайно, будучи в Й – Оле, встретила свою племянницу Мину на улице. Она была военврачом - капитаном и служила недалеко то нас в Сурке. Там в то время было много воинских частей. Она к нам в Тюмшу приезжала.
С ребятами жили достаточно дружно и больших драк, которые, как правило, бывают, не было. Причем дружили ребята разных национальностей. Среди друзей был татарин Самат Абдрахманов, мариец Иван Киртаев, русский Гера Чудинов. И что интересно: не помню, чтобы у кого-то были какие то прозвища. С одним из них Гумаром Низамудтиновым мы впоследствии работали на Казанском заводе ЭВМ. Причем он был передовым рабочим, кавалером орденов Трудовой славы 3 и 2 степеней. И только преждевременная смерть не позволила ему стать кавалером ордена Трудовой славы всех степеней. С нами всегда ходил и играл мой брат Толя. Несмотря на разницу в возрасте мы были с ним дружны. С ними проводил все свободное время после школы, играли, ходили на лыжах, катались на коньках по замерзшей реке Тюмша. Причем зимой там была весьма живописная картина, речка разливалась и выходила из берегов и замерзала, а кругом был сосновый лес в снегу. Катались на коньках, которые где-то добывали. Крепились они к валенкам самодельными креплениями. Hо ничего, обходились. Hо потом стали привозить коньки типа "гаги", на которых кататься было лучше. Hа лыжах (которые тоже где то добывали) правда, в конце войны нам привезли лыжи в основном непарные, на которых мы катались. Катались в основном с гор, так называемых Катай гор. Был первый, второй, третий Катай. Самый крутой была гора третий Катай. Лыжни для спуска прокладывались между деревьев и надо было кататься достаточно аккуратно, чтобы не врезаться в дерево. Больших столкновений не было. И лыжи, как правило, не ломали. Хотя однажды мы ехали с горы, и на меня свалилась «вся команда». В результате получил растяжение и долгое время ходил прихрамывая, а потом все прошло. В классе 7 мы с Герой Чудиновым любили после занятий в школе ходить на лыжах в ближний лес. Это было в конце зимы, когда день становился достаточно длинным.
Летом играли в различные игры. Поскольку шла война, то мы играли в войну. Уходили в лес «за гараж», мастерили деревянные автоматы и пр. Делились на две команды. Надо было выследить «противника». Когда провозглашали команду «трах», то считалось, что данный кадр «убит». И так до полной победы. Играли в городки, ножики. Было две разновидности этой игры. Когда рисовался круг и делился пополам, надо было воткнуть нож и «отрезать» себе соответственно кусок. И так до победы. А вторая игра состояла в том, что надо было из разных положений воткнуть нож в землю. Проигравший должен был вытянуть зубами забитый в землю колышек. В городки играли по своим правилам, несколько отличным от общепринятых (мы их тогда и не знали). Бит было сколько угодно и главное надо было выбить фигуры. Была еще игра шармазла. Это у всех играющих были клюшки. Игроки становились по кругу. Около каждого была вырыта лунка, в которую надо было ведущему загнать шар. В прятки тоже играли достаточно часто, как правило около школы. Водящий должен был найти всех спрятавшихся. Причем были и такие правила, что один из спрятавшихся мог выручить найденных и тогда водящему приходилось начинать все сначала. Была игра в «швай». Это у каждого играющего была металлическая палка (трость), которой он должен был попасть в кольцо. При этом кольцо должно было вылететь. Побеждал тот, у которого кольцо улетало дальше. Играли и в карты - подкидного дурака, но не на деньги. Одно время была в моде игра на деньги Это когда на кон ставились монеты и надо было их битой разбить, а потом каждую монетку перевернуть с помощью биты на «орла». Была игра в «орлянку». Надо было метать монетку и угадывать, на что она упала на «орел» или «решку». Но больших проигрышей не было. Так же, как и выигрышей. А вот в футбол почему-то почти не играли. То ли не было подходящего поля, то ли не было мячей. Играли также в третьего лишнего и пр. Как ни странно, мы в своих играх опередили такие знаменитые теперь «угадай мелодию» и т.п. Только мы загадывали какие-нибудь фразы из фильма, а другие должны были отгадать. Популярной была игра в шахматы, но проводить турниры не догадывались. Одно время была мода ходить на ходулях. Зимой была забава прыгать в снег с крыши школы. Каким-то образом однажды к нам привезли книги, которые мы все читали. До сих помню некоторые названия из тех прочитанных книг.
На берегу речки росло растение, не помню, как оно называлось. Оно было достаточно большим, его верхушки мы ели. Оно походило на бамбук. Из больших и достаточно толстых оснований делали водяные насосы, с помощью которых в жаркую погоду обливались. А из более тонких делали «духовые ружья», т.е. с помощью воздуха из легких стреляли ягодой крушиной, рябиной и т.п. Если попадало, то было достаточно больно. Делали еще луки из можжевельника. А стрелы делали тоже самодельные с наконечниками из жести. И ничего, стрелы летали достаточно далеко. Но подстрелить из лука никого не удавалось. Стреляли по самодельным мишеням. Из настоящего ружья начал стрелять где-то в классе 6. У отца Г.Чудинова было ружье, и он давал нам ходить с ним в лес. Сил было мало его удержать, и оно больно било в плечо. Никакой живности подстрелить из ружья не удавалось. Хотя в лесу были тетерева, глухари, зайцы. Но для этого нужно было специально ходить на охоту, для чего мы были еще маленькие.
Время было военное, и со второго класса мы начали курить. Поскольку в то время кроме табака - самосада ничего не было, то мы баловались сухими березовыми листьями и пр. А впоследствии курили настоящий табак, который сажал дедушка Сорокин. Он у него был необычайно крепким. Чтобы нас не ругали родители, уходили в посадку и брали с собой закуску, чтобы не пахло. Но это не всегда удавалось. В посадке, для того чтобы собираться и играть в различные игры, курить, без посторонних глаз, в тайне от всех построили землянку и назвали ее странным именем «Гвалт». Название состояло из первых букв имен участников этой затеи - Гера, Алик, Володя, Лева, Толя. Тайна этой землянки прожила не очень долго, хотя мы ее замаскировали дерном. В конце войны стали продавать папиросы и сигареты, которые нам привозили из Казани. У меня период курения продолжался до 4 курса техникума.
В каждом доме была радиоточка, и работала она ежедневно с 6.00 до 24.00. Кроме того у конторы, где работало руководство, был установлен мощный динамик т.н. колокол. (Hадо заметить, что с началом войны у населения были реквизированы все радиоприемники). И работал он тоже все время. Транслировалась, естественно, только одна программа - московская, как сейчас сказали бы первая программа. Hо радиоточки работали только тогда, когда работала электростанция. Правда потом стали транслироваться передачи из Йошкар - Олы. Все последние важные известия предварялись позывными радио - это были сначала мелодии Интернационала, а потом мелодия песни "Широка страна моя родная". Все важные известия читал, как правило, Левитан. Получалось у него это очень хорошо. Не зря Гитлер его объявил врагом рейха №1. Так же, как легендарного подводника капитана 3 ранга Маринеско и др., которые нанесли большой урон рейху. Его удалось мне услышать «живьем» после войны в Казани. Выступал он в актовом зале финансового института. Было очень интересно его послушать особенно о тех временах. Передачи назывались в первое время "В последний час", а потом "От Советского информбюро". Мы все внимательно следили за всеми передачами. Если в начале войны они были неприятными, то впоследствии их было слушать приятно. Всю войну мы все следили за ходом войны и знали всех командующих фронтами. Все ведь только и ждали, когда кончится война.
Жизнь в тылу проходила под девизом «Все для фронта, все для победы!» Все работали, не считаясь со временем. И это распространялась на нас. Считалось, что хорошей учебой мы также помогаем фронту. По мере возможности мы старались. Не помню, чтобы были у нас в школе второгодники. И вообще из выпускников школы только у одного не сложилась жизнь. Собирали теплые вещи для бойцов. И навсегда запомнились строки:
Победа! Как мы долго ждали и мечтали о тебе!
Но в дни печали твердо знали тебя, добудем её в борьбе!
Автора этих строк, к сожалению, не знаю.
А когда она закончилась, то по странному стечению обстоятельств мамы дома не было, была в районе по своим директорским делам. Все пошли к конторе, где было руководство, и были несказанно рады, что, наконец, закончилась эта проклятая война. А вообще, мама уезжала по своим делам в район и иногда в Йошкар - Олу и оставляла нас одних. Тогда мне приходилось готовить еду, а однажды даже делал блины. В очередной раз она вернулась домой ночью, и никак не могла попасть домой, вернее достучаться до нас, не смогла разбудить: так мы крепко спали. Hо потом все - таки как-то попала домой.
Начиная с весны питались «подножным» кормом. Сначала это был березовый сок и старая брусника. Потом шла земляника малина, черника, смородина, черемуха, щавель. В лесу росла также костяника, толокно, брусника, клюква и другие ягоды, которые не имели промышленного значения. Причем при «промышленном» сборе ягод считалось дурным тоном их есть и собирать ягоды перед собирающими, т.е. «переходить» дорогу. Главная задача принести больше домой. Но несмотря на это однажды я все таки объелся малины, и было мне весьма плохо. Много было грибов и орехов. Причем собирали белые, подберезовики, маслята, грузди, волнушки, опята. Свинушки, сыроежки и прочие, как правило, не брали. Но чтобы грибы и ягоды кому-то сдавать или продавать, такого не было. Не было организовано такое мероприятие. За ягодами и грибами ходили со взрослыми, но очень часто одни ребята. Не помню случаев, чтобы кто-нибудь заблудился. Иногда мы уже в классе 6 специально забирались подальше, но заблудиться не удавалось. Это, видимо, связано с тем, что вокруг лежащие леса мы знали хорошо. И знали где, в каком квартале, что растет. И где находятся квартала. Хотя никаких карт не было. Была у всех, у нас «лесная одежда». Это, как правило, старая одежда и обувь. Сапог не было. Летом ходили в лаптях. Причем в Тюмше их почему-то плести не умели и приносили их из деревни Помаштуры, которая находится в трех км от Тюмши. Лапти были марийские, которые по форме отличались от русских. Были они очень легкие и удобные и стоили недорого. Носили их только в лес с портянками, причем, поскольку они были сделаны из липового лыка, то сначала они пропускали воду, а когда намокали, то воду уже не пропускали и можно было ходить по болоту и небольшим лужам. Во время войны в лаптях ходили и зимой, но их в основном носили марийцы. А так по поселку летом ходили босиком и ничего. Просто на подошвах организовывался слой типа мозоли, и он позволял без боли ходить по тюмшинским дорогам, которые были в основном песчаные. Еще в конце войны появились брезентовые ботинки с деревянными подошвами. По-моему этот опыт переняли у немцев. Они выдавали такие ботинки в концлагерях.
Летом еще уходили вверх по течению Ишутки, строили там плоты (как правило) из трех бревен и по течению спускались до моста. На это уходил целый день. Плыли по живописным местам, было весело. Собиралась компания из 3 - 4 человек. Брали с собой скобы молоток и, конечно, еду. Мы с братом считаем Тюмшу своей второй родиной. Благодарны всем тем, кто нас пригрел и оказал помощь в трудное время. Нам по-своему повезло, что мы попали во время эвакуации, в Тюмшу.
Я прожил в Тюмше до 1948г. Когда окончил школу, поступил в Казанский элетротехникум связи. Сейчас на месте поселка вырос лес. Трудно себе представить, что там жили люди. Но дороги сохранились и я каждый год с семьей стараюсь бывать в родных местах.
