Сталин, наверное, суп с пряниками ест…
Мои родители из крестьянских семей села Новоспасское Алексеевского района Татарстана. У моего отца Ивана Кузьмича Дерзаева было пять братьев. Он был участником первой мировой войны. В двадцать два года в 1914 году был ранен, контужен и вернулся в село. По всеобщей мобилизации его зачислили в охрану завода в Казани, где он служил до прихода белочехов.
Вернувшись в село, он женился на моей маме Красновой Елизавете Ивановне. Семья росла. У них было четыре дочери. Родственники помогли построить новый дом. Только бы жить, работать и радоваться, но началась коллективизация, проводимая в селе в 1929 году комитетом бедноты, который экспроприировал не только землю, дом, живность, но даже мебель. Тогда отец запряг мерина в телегу, посадил на нее семью, погрузил то, что осталось после коллективизации, и выехал в Казань.
Отца приняли работать на обувную фабрику «Спартак». Мама устроилась дворником с предоставлением квартиры по ул.Свердлова, ныне С.Петербурская. Улица была мощеная булыжником, как и все другие, и ее постоянно ремонтировали. Поэтому с детства помню стук молотков при латании мостовой, скрежет колес и цокот копыт гужевого транспорта – все это входило в ежедневный ритм жизни города того времени.
Начало войны осталось в моей памяти суровыми лицами взрослых слушающих радио. По вечерам, прежде чем зажечь свет, плотно занавешивали окна в целях светомаскировки. К моим старшим сестрам приходили одноклассники в военной форме перед отправкой на фронт. Они сначала пели, танцевали, а потом плакали прощаясь. По улице шли колонны военных и отряды резервистов. С фронта стали приходить похоронки. Люди настороженно встречали почтальона. Вести о гибели друзей – одноклассников коснулись и моих сестер. Скорбь потери молодых, веселых ребят, какими они мне запомнились, глубоко запала в мое детское сердце.
Жизнь с каждым годом войны становилась все тяжелей и невыносимей. Продуктов, выдаваемых по карточкам, было недостаточно. Но самым страшным была утеря карточек. Продукты становились недоступными.
Сестры разъехались, с нами осталась одна Валентина. Она работала на авиационном заводе клепальщицей, и мы ее почти не видели. Отец, по состоянию здоровья, уволился с фабрики, иногда ремонтировал обувь на дому. Жили фактически на одну дворническую зарплату мамы. Иногда заказчик по ремонту обуви приносил кое-какую еду.
Здоровье отца с каждым днем стало ухудшаться. Открылись раны, от контузии тряслась голова. Необходимого лечения и питания практически не было и в мае 1944 года отца не стало. Жизнь была тяжелой, и похороны отца, в свои семь лет, я запомнил на всю жизнь. Помню маму – опухшую от голода. Связи особой не было, и через соседку сообщили сестре на завод о смерти отца. Ей выдали какие-то деньги, и с гробом она пришла домой на другой день вся в слезах. Племянников, работающих на заводе, не отпустили. И она одна, девятнадцати лет отроду, довезла гроб на трамвае до остановки Ярмарочная (ныне площадь Тысячелетия), и на себе донесла его до дома. Могила отца была оформлена только холмиком. Номерок, выданный кладбищем, прибит к рядом стоящему дереву. В результате могила была утеряна.
После похорон отца, здоровье у мамы резко ухудшилось. Она стала задыхаться. Из Волжска приехала ее родственница и забрала маму к себе. Мама очень тепло отзывалась о ленинградском враче, которая вывела ее из безнадежного состояния. После выписки из больницы мама оставалась под ее наблюдением.
Я же остался в Казани один на попечении соседской семьи Кадыровых. Как-то в один из дней приехала моя сестра, собрала меня, и мы поехали с ней на поезде до станции Васильево. На лодке переправились на остров Свияжск. Там, в детском доме, нас встретила директор Юлия Юрьевна. Пока она со мной беседовала, Валентина незаметно исчезла. Мне было так больно и обидно, что меня бросили. Юлия Юрьевна долго успокаивала меня, объясняла, что сестра не могла задержаться, т.к. ее отпустили до определенного часа, и если она во время не вернется, то ее накажут. Так началась моя сиротская жизнь.
Взаимоотношения между воспитанниками для меня были необычными. Соблюдались правила субординации между старшими и младшими группами и между собой по сроку пребывания в детдоме. Если выявлялись сексоты, так называли доносчиков, то после ужина, его накрывали одеялом и били всем отрядом. Я в этом не участвовал, и получал угрозы в свой адрес.
Май 1945 года был солнечный и теплый. В один из дней мы проснулись от сильного шума. Играла гармонь, люди пели патриотические песни военных лет. Мы распахнули окна и уселись на подоконники. Мимо наших окон шла группа людей. Мужчина в военной форме играл на гармошке и кричал в нашу сторону: «Победа! Победа!», а женщины, сопровождавшие его, пели. На нас нашло какое-то оцепенение. Было так тепло и от ярких солнечных лучей и от вести, которую мы получили от этих прекрасных счастливых людей. И каждый думал, что, наконец, встретится со своими родными. Только несколько ребят из Ленинграда и других мест, которые были оккупированны фашистами, молча, покинули подоконники и легли в кровати.
Закончился учебный год. Я перешел во второй класс. На собрании наш директор Юлия Юрьевна сказала, что у кого есть родители, в каникулы могут их посетить. В конце мая за мной приехала моя сестра Валентина и отвезла меня к маме в Волжск. Мама была домработницей у родственницы и жила в насыпном доме на затоне, в котором ранее была охрана пленных, работавших на лесоповале. Потом пленных перевели на строительство жилых домов, а «насыпушку» отдали маме. Валентина передала меня маме и сразу же уехала, боялась опоздать на работу в третью смену. Опоздание на работу на 15 минут считалось прогулом, наказывали очень строго. По этой причине мы не видели Валентину до 1953 года, она работала на восстановлении Таганрога.
По утрам я рыбачил, днем ходил в лес, собирал грибы, ягоды. Однажды, когда я сидел с удочкой, ко мне подъехал бакенщик, который жил по соседству и решил со мной познакомиться. Расспросил меня, с кем живу, где был. Я все рассказал. Он достал из лодки огромного сома, положил его в авоську и дал его мне. Но сом был такой большой, что не умещался в авоське. Голова в сетке, а хвост наружу болтается. Я взял сома, прижал его к груди и стал бегом подниматься по крутому склону к дому, забыв поблагодарить бакенщика. На следующий день я пошел к нему домой, чтобы поблагодарить и вернуть авоську. Он встретил меня с улыбкой, угостил бутербродом с красной икрой белорыбицы, познакомил со своими детьми и внуком Васей. Вася знал, где можно рыбу руками ловить и где гнездятся птицы.
Лето пролетело незаметно. Несмотря на мои протесты, мама отвезла меня обратно в детский дом. Юлия Юрьевна долго беседовала со мной, пока мама не уехала. В этот же вечер после ужина, я оделся теплее и сбежал. На пароме переправился через Волгу. Уже стемнело, и дальше идти было рискованно. Я поднялся к железнодорожному полотну и в зоне видимости железнодорожного моста выбрал ложбинку и устроился на ночлег.
Проснулся от звука шагов, рядом уже стоял солдат с винтовкой, который отвел меня в сторожку под мостом. Он завел меня в комнату, где за столом сидел офицер. Он стал расспрашивать меня, откуда я, кто такой и что здесь делаю. Я рассказал все как есть. Он сделал вид, что не поверил: «Ты знаешь, где находишься? Кто послал тебя на стратегический объект?» Мне стало обидно, что мне не верят, и я заплакал. Он встал из-за стола, погладил меня по голове и спросил: «Есть хочешь?» Я утвердительно кивнул. Офицер вызвал солдата, который меня привел, и тихо что-то сказал ему. Тот удалился и через некоторое время пришел с миской ухи и куском хлеба. После завтрака меня проводили до железнодорожной станции.
Я не стал ждать поезд, пошел по шпалам пешком до Волжска 8 км. Ориентируясь на местности, я сократил путь, пройдя через лес, луга и вышел к Волге. Вдоль берега дошел до дома, который оказался на замке. Я нашел ключ. В доме было прохладно и я не раздеваясь, уснул. Проснулся, было уже темно. На краю дивана сидела мама и плакала: «Ну что будем делать? Мы с тобой оба нетрудоспособные. Как будем жить?» Я взял обязательство, что буду ловить рыбу, заготавливать грибы, ягоды, обработаю участок огорода в три сотки.
Через несколько дней мы с мамой поехали в Свияжск за документами. Директор детского дома долго уговаривала меня и маму, чтобы я остался. Но видя мою решимость, она отдала документы. Так началась моя самостоятельная жизнь.
По приезду в Волжск на меня выдали продуктовые карточки и зачислили во второй класс. Я самостоятельно после школы отоваривал карточки, и дорога в один километр до дома, была длиною в съеденных 300 грамм хлеба. Вечером мама приносила стакан молока с кусочком хлеба. После школы я занимался заготовкой грибов, желудей, калины, шиповника. С утра до школы ходил по берегу с удочкой на проводку. В случае удачи, после школы готовил рыбу.
Очень голодно было зимой 1945-1946 гг. У нас во втором классе был строгий учитель - фронтовик. К концу занятий мы очень уставали, все были голодные, и нам было не до уроков. В классе стоял гул от шепота. Учитель выходил из себя от этого и бросал по рядам то, что было у него под рукой (указка, мел, тряпка). Не было случая, чтобы он в кого-либо попал, мы были готовы к этому, нагибались и предмет летел мимо. После этого мы успокаивались, а учитель с виноватым видом продолжал урок. По утрам он всегда был с нами ласков и добр. Однажды он рассказал нам подслушанный разговор двух учащихся. Один другому говорит: «Сталин, наверное, суп с пряниками ест». Другой задумчиво: «Я бы не отказался. Так есть хочется, голова кружится». Летом 1946 года я с энтузиазмом занимался заготовками на зиму.
Весной 1947 года маму положили в больницу, и я опять остался один. Родственники отвели меня в детский приемник, откуда меня отправили в Помарский детский дом. Там я понял разницу между Свияжским и Помарским детскими домами. В Свияжске была бескорыстная директриса Юлия Юрьевна, сама бывшая воспитанница детского дома. Здесь же в Помарах директором был многодетный мужчина, любитель выпить. Кроме пшеничной каши на воде, пустых щей и на ужин по три картофелины в мундире, мы больше ничего не видели. Две картофелины у нас отнимали старшие.
После ужина группой из трех – четырех детей, мы шли к оврагу и разводили костер. Из колхозного овощехранилища, при помощи гарпуна с веревкой мы вытаскивали картофель через вентиляционные окна. Все добытое мы пекли в золе костра. В детский дом возвращались поздно.
Летом я сбежал из детского дома. Добравшись до Волжска, я не увидел своего дома, только часть огорода, а там где стоял дом, была река. В больнице мне сказали, что маму выписали по месту жительства по ул.Чапаева. В 1947 году отменили талоны, но жизнь легче не стала. За хлебом занимали очередь с вечера, но бывало, простоишь и день и ночь и останешься без хлеба. Тогда мы создали группу из двенадцати ребят из нашего дома. Занимали очередь первыми, с вечера, перед закрытием магазина. В течение ночи дежурили по очереди и писали химическим карандашом порядковый номер.
В 1951 году мы с мамой снова переехали в Казань. Жили у моей сестры на ул. Волочаевской и я пошел в шестой класс школы № 28. После окончания семилетки работал на заводе «Элекон» слесарем, калибровщиком вплоть до призыва в армию. Самым трудным в тот период было работать в ночную смену. Часто проезжал свою остановку, заснув в трамвае.
Моя взрослая жизнь сложилась нормально. Как и у большинства мальчишек, детей войны, я отслужил в армии, работал на заводе (32 года на родном «Электроприбор»е), параллельно окончил среднюю вечернюю школу, затем авиационный техникум. Но эхо войны, то тут, то там снова раздается на нашей земле. И вновь вспоминая свое голодное холодное сиротское детство, я обращаюсь к сегодняшним молодым, всем своим современникам: берегите мир – самое большое наше достояние.
Е.И.Дерзаев
Дерзаев Евгений Иванович – ветеран завода, начал работать в 1962 году электромонтажником в цехе 30. Без отрыва от производства окончил авиационный техникум. В 1964 -1965 гг. работал освобожденным секретарем комитета комсомола завода, затем в эксплуатационно-ремонтном отделе сначала инженером, позднее начальником бюро, заместителем начальника отдела. Всегда активно занимался общественной работой, долгое время был председателем народного контроля завода. Ветеран завода.
