Интервью
по теме «Воспоминания работников Чистопольского часового завода».
Интервьюер: Михайлова Ксения Владимировна, научный сотрудник «Музейного объединения г.Чистополя».
Респондент: Карповнин Михаил Васильевич (1927 г.р.), уроженец с.Русские Сарсазы Чистопольского района ТАССР. Труженик тыла, ветеран труда Чистопольского часового завода, работал на заводе с 1949 по 1987 гг.
Дата проведения интервью: 14 июня 2013 г.
Интервьюер: Уважаемый Михаил Васильевич, Вы много лет проработали на часовом заводе, немало знаете о его жизни. Нам сегодня хотелось бы услышать рассказ о Вашем трудовом пути. Расскажите нам, пожалуйста, где и когда Вы родились.
Респондент: Родился я 1927 года в селе Русские Сарсазы Чистопольского района 1 апреля в семье крестьян-бедняков. Сейчас мне уже пошел 87-й год. Во время войны мне надо было идти в 6-й класс. Мы переехали отец с матерью в Чистополь. Нас взяли по повестке из Горисполкома в ремесленное училище с 1 сентября. Потому что правительство очень было дальнозоркое, оно знало, что взрослое население отправит в армию, на войну, а станки-то ведь надо, чтобы работали, чтобы хлеб был. И вот нас, молодежь, четырнадцатилетних забрали в ремесленное училище. С 1 сентября [19]41 года по [19]43 год я был в ремесленном училище. Учили меня, ну, на слесаря.
И.: А где тогда располагалось ремесленное училище?
Р.: Ремесленное училище находилось по улице Комсомольская дом №5. До этого она называлось, до того как мы пришли, ФЗО, а потом ремесленное училище. Нас там было очень-очень много, больше 500 человек. Потому что нас учили в то время слесарному делу. А к весне мальчишек, ну, 14-15-летние мальчики, нас обучили на кочегаров, как сказать, на жидком топливе. И вот, мы когда на пароходах пошли, мужчин нет, у нас на буксирном пароходе приток, только был один капитан мужчина взрослый и механик, и инвалид был еще, помощник механика, которого в армию не взяли. И мы, пацанье. Кто был маслёнщик, я был кочегаром. Значит, лето мы плавали. В [19]42 году наш буксирный пароход с Урала возил военную технику на баржах под Сталинград. Ну и что же? Значит, мы в Перми с завода Мотовилиха, там пушечный завод есть, полные баржи нагрузим этого военного снаряжения, и к Сталинграду.
Дальше. И даже один раз в [19]42 году плыли мы под Сталинград, плот вели. Для устройства блиндажей, окопов. И, не доезжая до Сталинграда километров 120-150, в 4 часа утра вдруг кричит бакенщик. Тогда по Каме - по Волге были бакенщики, зажигали огни, маяки как пароходам идти. «Скорей вставайте!». Мы как раз сменились. Вахта в 4 часа. Вахта был по 4 часа, пацаны стояли. Услышали это. « Что такое капитан кричит с мостика?». Немец пролетал на самолете и набросал впереди вас мины. Мины, на которых очень много даже о чистопольских пароходов подорвались. «Советская Татария» была или «Красная Татария», сейчас уже не помню, это же [19]42 год был. Очень скоростной линии был «Александр Невский». Они взорвались. Ну, мы, пацаны, значит, думаем: «Как же? Сейчас если пароход на мину, пароход взорвется». Он носом, мы на корму ушли и расстегнули рубашонки-брючишки. Думаем: «Если будет, мол, попрыгаем». Ну, благополучно плот подвели к берегу. Якоря сбросили, и сами потом обратно пошли в Пермь.
Ну вот. А зимой пришлось работать в механическом цехе. Тогда начальник цеха был Пилишкин Петр Васильевич.
И.: На каком заводе вы работали?
Р.: На судоремонтном, нашем. Значит, работали [19]42-[19]43 годы. Да, когда в ремесленном учились мы, нам приходилось уже для армии делать кусачки, или как они называются, для резки саперами этими кусачками колючей проволоки. Вот мы, пацаны, делали. А когда в судоремонтный завод отправили нас, то нам вот пришлось, мне лично, делать для установки станкового пулемета «Максима» лодочки. Делали из фанеры, ведь по снегу везти, ведь пулемет очень тяжелый. А в этот вот поставят его и вот мы делали специальные крепления из железа, которые, значит, быстро закрывают, и он закреплялся, и два-три человека его по снегу возили. И вот мы участвовали для победы.
Ну что же, война кончилась.
Что интересно, немецкие самолеты ведь были. А в военное время в Чистополе был аэродром. Вот здесь, где наш судоремонтный завод, в частности, механический цех, окна завешивали, закрашивали, чтобы не было видно. Потому что в нашем затоне в одно время в [19]43 году даже московских 5 пароходов зимовало. Они небольшие были: «Молотов» там, «Сталин», «Ворошилов», вот таких 5 теплоходов было.
Ну и что дальше? Война кончилась. [19]47 год. Секретарь комсомольской организации судоремонтного завода Жилочкина Антонина Владимировна говорит: «Ребята, война кончилась. Вы все бросили учиться. Ну и что же? Пора в школу».
Ну, значит, лозунг такой дан. И мы пошли. Я лично – в 6 класс. 7 класс кончили.
И.: Семилетка тогда ведь была?
Р.: Да. Одна ведь школа была от часового завода, а другая школа №2 – от судоремонтного. Вот, я там жил в поселке, и там учился. Кончил учиться в [19]49 году.
И.: А где располагалась эта школа?
Р.: Школа сначала располагалась вечерняя в поселке судоремонтного завода, школа №4 называлась, была деревянная. А потом нас уже в 7 классе, когда мы стали учиться, перевели в школу, где сейчас соцзащита. Директор школы был Иван Ильич, фамилию уже забыл я. И он везде мне пятерки ставили, я был старостой класса. Я постарше был маленько, уже мне 22 года было. И вот, Иван Ильич поставил мне вместо пятерки четверку. До сих пор помню. И знаете из-за чего? Я полностью тогда в [19]49 году не смог рассказать-пропеть гимн новый Советского Союза. Я запутался маленько, и он мне четверку поставил.
Ну что же, куда теперь? Мы, которые многие кончили, наши чистопольцы, поехали сдавать экзамены в Пермь в военно-механический техникум Мотовилихи при военном заводе, времен Петра I он был. Ну что же, сдали мы всё, все сдали. Но так как я уже работал, всю войну же, я знал цену денег, и знал, как на стипендию студенту жить. Отец приплыл на пароходе пассажирском, «Сергей Киров» был большой пароход. Я к нему пришел: «Ну как же быть то?». Он говорит: «Айда в Чистополь, там будешь учиться и работать снова». Я уже привык, 2 года учился и работал. И вот я поступил в [19]49 году в часовой завод, и в то же время поступил в заочный Московский техникум приборостроения часовой промышленности. В [19]49 году, на котором поступило 32 человека. А кончили нас всего 12.
И.: Вы с Лидией Леонтьевной Барановой вместе учились?
Р.: Нет, она после меня. Я же уже в [19]54 ездил в Москву защищать, у меня диплом московский. Я ездил туда. Мы, 12 человек. И что интересно: вот, дальновидность московского директора Лукьянова и главного инженера Григорьева, москвичи были, которые, значит, думали, что москвичи, которые были эвакуированы с заводом, они обязательно вернутся в Москву, потому что квартиры там оставили. И вот они на расширенном заседании парткома, завкома решили открыть школу мастеров. Это был [19]48 год. Ну, мастера это все равно же не то, образование то все же поменьше. В [19]49 году, ой, в [19]48, открыли техникум московский по просьбе Министерства. Здесь нам дали специалистов, помещения. И мы вот, я попал во второй набор вот этого техникума. Ну, мы учились 5 лет.
И.: Как в институте?
Р.: А как же. Заочное, у нас же вечернее преподавание. Но мы все отправляли задания, приходили из Москвы из техникума задания каждому, и мы отправляли работы им туда, там ставили оценки. Ну и что же? Лукьянов, действительно, прозорливый был человек. Он, значит, открыл, и вот, в [19]53 году москвичи начали уезжать обратно туда. Но мы, в том числе и я, поступили работать в инструментальный цех №8 часового завода.
В инструментальном цехе рабочий класс очень высокой квалификации. Он знает, как резцы заточить, он знает марку стали, как узнать на искру, он знает, как резец подточить. И вот, когда москвичи стали уезжать, нас, молодых, еще не окончивших техникум, с 4 курса взяли сразу 5 человек на замену этих специалистов, которые уехали москвичи. Могу фамилии назвать 5 человек: Корнев Борис Павлович, который выступает, он со мной учился, Курылёв Вячеслав Константинович, умер он, Царствие ему небесное, год как, Тулупов Юрий Михайлович, Варганов Володя, он уехал в Минск, в [19]58 году там он помер. Нас 5 человек. Мы, еще не окончившие техникум, но зная уже производство, и зная, значит, нас более-менее нас 5 человек, забрали в техотдел. Те уехали специалисты, они с нами, конечно, позанимались энное время. Дали, как говорится, напутствование нам. А как Воробьёва Лизавета Яковлевна, она ушла в конструкторский, мы в техотдел, она стала зам. главного конструктора. Зайцев Василий Александрович, он ушел начальником второго отдела. Так что мы все их сменили, и завод стал, как говорится, не остановился. Мы уже грамотные были технически.
Что же дальше? И мы начали работать не только, как говорится, мы знания свои повышали. Частенько нас посылали на повышение квалификации.
И.: Михаил Васильевич, а Вы помните этих москвичей, которые Вас обучали?
Р.: Ну вот главный технолог Дудин был, который уехал потом уже в [19]60 годы в Швейцарию, где закупал для нашего завода для 1 цеха автоматы. Автоматы весьма точные, они точили детали с точностью до 5-10 микрон. Вот какие точные. И он почти все оборудование автоматного цеха №1 сменили из-за этого. Как звали, сейчас уже забыл. Давно ведь это дело было. Я 27 год на пенсии. Дальше Мовшович, еврей по национальности. Он был начальник производственного отдела, а его жена, Марья Михайловна была у нас в техотделе начальник архива технического по заводу.
Ну вот, когда завод сюда переезжал в [19]41-[19]42 году, мы ребятишки смотрели, как привозят зимой на санях станки, оборудование. Сначала в первую школу, потом во вторую, потом в институт, у нас здесь был пединститут, где третий цех потом был, туда, и остатки привезли на ликероводочный завод. Ну вот, и завод, как говорится, вначале выпускал даже ходики.
И.: Москвичи приехали, Вам, наверное, интересно было смотреть? Отличались ли они от чистопольцев?
Р.: Ну, они знаете чем? Воспитанием. Они грубо не говорили, они очень интеллигентные были москвичи. И вот на работе я помню московских, он начальником 16 цеха был, Филипп Иванович Кирьяков. Он мне говорит: «Миша, ты еще молодой специалист. Запомни и заруби на носу: сказал слово – выдержи. И если что-то не получается, позвони по телефону и скажи, что ты не можешь». И такой привел пример: честь берегу смолоду, а одежду снова. Вот так что они нас воспитали.
Ну а потом уж если начать. Что мы тогда выпускали? Ходики, карманные часы вот такие.
И.: Кировские? Они еще назывались К-43?
Р.: Совершенно верно. Карманные часы КЧ. Впоследствии в [19]60-е годы мы эту технологию и всю конструкторскую оснастку и чертежи отдали в Челябинск, и там эти часы стали называть танковыми. Их в танки поставили, вот. Может быть вы и не знали это.
Ну, ещё. Наш завод относился к минометной промышленности, потому что все заводы работали для войны. Ну что такое? Расскажу я вот, почему к минометной промышленности. Мины то амии мы не делали, но часовые механизмы для мин, вот надо, чтобы мин взорвалась через 5 часов, заведут механизмы, и через 5 часов здание или дот взорвется. Надо через час – там поставишь, через неделю будут. Вот они относились к промышленности минометной.
Дальше. История нашего завода. Вы, наверное, может, нигде не услышите, второй часовой завод пришел. Один раз, я, значит, какое-то торжественное мероприятие в столовой. Я молодежь спрашиваю, я уже на пенсию ушел, но меня пригласили, я говорю: «А вы историю нашего завода знаете?». «Как же – все хором – Это второй часовой завод!». «А раньше где он был, чего?». «Не знаем».
Правда, Елизавета Яковлевна Воробьёва знала. Я говорю: «Товарищи дорогие, это ведь завод американский. Я видел это оборудование, заготовки его. До сих пор там стоят. Я говорю: «В [19]32-[19]33 году, мне лично рассказывал начальник СКТБ, который ездил в Америку. СКТБ – это военное производство. Он москвич был, высокий, черный. Ну и вот, он говорит как-то мне, мы в курилку зашли: «Ну, молодежь, вы знаете историю завода?» «Зна-а-а-ем». «Это разорившаяся американская фирма, в которую я ездил сам, осматривал, сам грузил на корабль, и который корабль с оборудованием привез в Ленинград. Из Ленинграда перевезли в Москву, вот устроился второй часовой завод».
До сих пор на заводе есть еще оборудование, несколько, 2 или 3 станка в заготовке. Это волочильные станки, там вот такого диаметра валки. Вот примерно миллиметровая лента, а её надо сделать 0,8. Вот пропустят через эти валки, и получается, с точностью до сотки размеры. Вот эти американские. Ну, вот. Дальше что?
Я когда пришел туда, [19]49 год, так, в [19]53 году пришел в техотдел в количестве нас 5 человек сразу. И мы переняли опыт москвичей и сразу стали работать. Стали работать. Сначала, конечно, мы не очень могли, потому что мы еще молодежь. А потом мы стали более серьезно разрабатывать. Вот, к примеру, что было от техотдела. Наше конструкторское бюро, я был одно время там начальником конструкторского бюро. Мы даже разрабатывали станки полуавтоматы 16 шпиндельный станок. Там, значит, 16 шпинделей по окружности при обработке платины. Значит, с внедрением этого станка полуавтомата высвобождалось 10-12 человек. Потому что девушки в 13 цехе в большинстве молодежь сидели. Вот плотно друг к другу, вот такие станочки, пилили платину, зинковали платину. А эту работу стал выполнять один 16-шпиндельный станок. Значит, так рассчитаешь: там на трех базовых точках платина всегда находится. Вот она развернулась сюда, подсчитаешь расстояние, на сколько она развернулась и где по координатам эта точка – сверлить надо. Шпиндель настроишь, и в этом месте сверлит, зинкует и нарезает. И так с каждым мы так вот стали сделать. Что дальше? Стали применять в 3 цехе механические руки с бункерами для нарезки трипов в часах. Что это значит? В бункер, грубо я говорю, засыпается энное количество несколько тысяч деталей. И вот он там вращается. Там стали делать канавки, чтобы этот трип цапфами ловился, и когда повернется определенное место, вот, поворачивается механическая рука, пинцет хватает этот трип и переносит под фрезу, цапфами зацепляется шпиндель этот. И, когда он встанет, станок автоматически включает и начинает нарезать зубья. Там 10-12, количества всякие бывают. Когда кончатся там, пинцет берет, опускает его в банку, опять поднимается, берет, а там уже бункером вращается и подгоняет, готовит эту детальку трип. Он его опять хватает руками, она так называется – рука, опять переносит под обработку зону действия. Вот это была новинка. С внедрением этих станков с механическими руками высвобождалось 3-5 человек. То есть наладчик стал работать один на 3-5 станках. А до этого каждый наладчик пинцетиком брал, а на пинцетике деталька, знаете, 10 миллиметров длиной, прям грубо, и 3 миллиметра диаметр. Вот её надо цапфам поставить. Шпинделя руками ставил пинцетком, а это стала рука механическая. То есть стала производительность труда гораздо выше. При москвичах этого не было. Это уже мы, молодые чистопольцы стали такие разрабатывать. Дальше.
И.: Михаил Васильевич, в какие годы Вы были начальником конструкторского бюро?
Р.: Сейчас скажу я. [19]68, [19]69 [19]70.
И.: А в каком году Вы придумали эту механическую руку?
Р.: Она была в начале [19]60-х годов в цехе №3. А когда начальник 16 цеха увидел, что очень производительность труда поднялась, Киряков Филипп Иванович, он тоже нам заказал эти бункера и механические руки для обработки уже более крупных деталей для изготовления морских часов, там уже большие детальки.
И.: «Амфибия» или судовые?
Р.: Нет, морские часы, вот такие большие. Они на всех кораблях, на пароходах стояли. Вот они тоже стали применять. Производительность труда очень сильно выросла. Завод рос по выпуску часов, мы ведь даже больше 2 000 000 выпускали часов.
И.: В какие годы?
Р.: [19]88–[19]89 год. Больше всего было.
И.: А говорят, что около 6 000 000 выпускали. Это правда?
Р.: Я ничего не слышал, не знаю такого. Может быть вместе с автомобильными и морскими. Потому что там автомобильных очень много было марок. Может быть, но наручных, по-моему,2 200 000. Рабочих было больше 12 000. В три смены работали цеха некоторые. Ну и что же? С ростом завода и с ростом развития самих конструкторов и технологов, дано было задание изготовить линию для нанесения светомассы. У нас светомасса была очень нехорошая. Её отброс от 6 цеха и от сборочных выбрасывали около стадиона.
Когда летел самолет не единожды, чувствует по приборам – сильная радиоактивность. И вот, когда из Москвы приехали специалисты с изометрическими приборами, замерили – очень сильный радиоактивный фон. И что же получилось? Там уже поселились люди. Землю, на какую толщину, я не знаю, ну, примерно, 10 сантиметров, а может быть и 15, убрали в могильники, дома сожгли. Пепел радиоактивный очень сильный, я потом расскажу вам, если захотите. Пепел, значит, сделали могильники, как могилы сделали, бетон вниз, по бокам бетон, пепел этот весь туда положили, сверху бетон, и больше метра толщины земли. И вот когда вот здесь на часовом заводе в проходной у транспортного цеха был могильник, 2 метра длиной, метр двадцать шириной. Там знак вот такой стоял, желтый такой. Это радиоактивность. И когда мы с приборами дозиметрическими от гражданской обороны занимались, и вот нам старший преподаватель говорит: «Вот здесь находится пепел от 6-го цеха, где наносили светомассу на морские часы».
И.: Для чего светомассу наносили?
Р.: Чтобы ночью видно было, ночью. Вот у меня сейчас там, я бросил, ночью смотришь – и стрелку видно.
И.: Потом фосфор начали использовать?
Р.: Вот фосфор в это время страшная штука была фосфор. И что же? Мы, значит, на такой глубине поднесли аппараты к ушам. Это все равно как хоккейная клюшка аппарат. Вот, поднесешь, и наушники надеваешь, получается как барабанная дробь. Вот, через такую толщину земли сожженное дерево или металл излучает пепел. И до сих пор так там. Распад вот, ионов, как его сказать то, альфа–бета–гамма в течение 100 лет. Полный распад. Ну, там одних больше, других меньше. Вот так. Так что есть здесь. Когда более стали технически грамотные, после этого обследования от самолета из Москвы приехали, заводу дано было строгое указание сделать так, чтобы не было отходов.
И.: В какие годы все это происходило?
Р.: Это было в [19]80-е годы. И вот, нашему отделу, в частности конструкторскому отделу, конструкторскому бюро, где я тогда руководил, дали задание разработать конвейерную линию с защитой работниц от излучения вот этих бета-гамма частиц. Мы, ну это, в Чистополе впервые, в Казани даже не знали. Окунцов, директор завода, Николай Васильевич, поехал в Москву в институт здравоохранения и профзаболевания. Там этот институт один на весь СССР был, где вот эти испытывали где – какие материалы, как проходят по ним эти альфа – бета частицы. И вот с главным инженером это дело согласовал. И, значит, договорились так, что от нашего часового завода приедут люди, конструктора, чтобы консультацию дать. Тогда мы с Хамитовым ездили вдвоем, он, правда, по своим делам. Он, значит, делал им такой барабан, чтобы морские свинки и крысы в кучу не сбивались при радиоактивном излучении. Значит, он для них делал, а я как конструктор, значит, по своей линии. И вот, он нам давал каждый день 10-15 минут, главный инженер нас консультировал. Значит, мы не знали что, какой металл или что защитит работницу от излучения. И вот, он нам сказал, значит: «Бокс постройте из 10-миллиметрового оргстекла полированного, чтобы было как зеркало. А так же применяйте сталь нержавеющую, полированную чище, чем зеркало, чтобы она не сорбировала». Сорбировала, то есть не впитывала, прилипания чтобы не было. Ну и вот, когда стали мы конструировать, ёще потом на другой раз сказал: «Знаете что? Сделайте так, чтобы работница, которая работает в перчатках, в рукавах в боксе сидит и наносит светомассы, чтобы она этим воздухом не дышала, понимаете? Потому что там грязная зона, там в момент рак схватишь. Ну и что же? Подсказал он нам, потому что они из института испытывают всяко. Он, значит, говорит: «Сделайте из оргстекла 10-миллиметровую стену от потолка до пола герметическую, чтобы воздух из грязной зоны не попадал сюда, к работнице». Вот она видит через оргстекло, наносит, работает с светомассой, а за этим стеклом она все видит. А там, значит, сказал, поставьте вытяжные вентиляторы, чтобы разница в давлении была, где она сидит и там. Чтобы воздух, если что-то будет, проходил не оттуда, а, наоборот, в грязную зону. Теперь еще подсказал: «Для того, чтобы не заражать окружающую среду вашего города Чистополя, поставьте фильтроулавливающие частиц вот этого испарения, вот этой светомассы». И потом, значит, подсказал: «Периодически эти фильтроулавливающие блоки будете сдавать, согласно техпроцессу на специальные машины, которые увозить будут куда-то за Казань, там могильники есть». И вот там, согласно техпроцессу, я не помню, 1,5 или 2 месяца они фильтроулавливающие устройства загрязнялись, и брали. Приходила спецмашина и увозила их куда-то в могильник. А работница то ваточкой вытрет светомассу, то тряпочкой, были у них специальные такие кругленькие.
Чтобы не загрязнять окружающую среду нашего Чистополя, у каждого бокса я делал вот такого диметра трубу. И вот, она работает, и ваточку или тряпочку туда бросает. Под конец смены, этот мешочек был типа целлофана, он сразу обхватывался, и под конец смены она брала этот мешочек, завязывала, и в контейнер специальный складывали. А этот контейнер специальный они откуда-то получали или из Москвы, или с Урала. Туда складывали все отходы.
И.: Михаил Васильевич, а это какие цеха так работали? Все цеха так работали?
Р.: Нет, нет. Я не досказал, послушайте, пожалуйста. Раз на задание было дано конструкторам, дирекция завода сразу обратилось в СМУ, был при часовом заводе строительный участок. Они стали строить одноэтажные здания. Когда разработали этот конвейер в длину, к ним каждому делали бокс на 10 рабочих мест. Раз размер знали, значит, и здание одноэтажное, оно и сейчас есть, с вытяжной вентиляцией, высокой трубой. Они, вот, значит, сделали. Мы чертежи сделали, а они закончили здание в течение одного года. Вот, видать, как было жестко построено, что мы в течение одного года уже внедрили, испытали и пустили в производство. При постройке этого здания было обязательно условие, чтобы все работницы принимали душ. Было 10душевых кабин, человек там специально почему, потому что они кончали работу, я им говорил: «Девочки, это ваше благополучие. Не вздумайте работать без резиновых перчаток». Значит, я им сделал рукава резиновые, а сюда перчаточки. И вот, было это дело зимой – нормально, а в июле-месяце жарко стало. Они говорят: «Михаил Васильевич, пальцы потеют, мокрые делаются. Сделайте что-нибудь». И я, значит, им трубочки сюда провел, а вот где пальчики, там, значит, тоненькие миллиметровые трубочки с воздухом и стало охлаждать. И вот они иначе стали сбрасывать, а то не могут работать. Тем самым, но, я сейчас не могу сказать, была ли у них там болезнь, нет ли – не скажу, но говорят 2 человека, которые долго работали, не соблюдая технический процесс, они умерли. Это называется белокровие. Вот так.
До этого были цеха 6 и 10 специально, где светомассу наносили, а для этого специально построили здание. Только там 10 боксов из оргстекла сделаны. Она вот сидит вот так, упрется и видит в стекло 10 миллиметров и руками там работает. На цифры наносила, на стрелки наносила, на приборы и на морские часы.
И.: Скажите, пожалуйста, ведь это Ваше изобретение? А до этого, получается, светомассу без защиты наносили?
Р.: Да. Это впервые мы в Советском Союзе разработали.
И.: Это все секретно было?
Р.: Я не знаю. Мы подавали на изобретение, на патент. Мы проверили патенты Швейцарии, Германии, ещё какой-то и мы нашли похожее. Но, оказывается, патент писать надо уметь. И нам не дали патент. Дали премию по 250 или по 350 рублей за то, что мы патент подали.
Дальше. В [19]90-е годы завод ёще все сильней и сильней стал работать, люди стали технически грамотные и дирекция техотдела дала задание разработать поточную линию для обработки мостов в цехе №13. Мы, значит, наше бюро опять разрабатывало. По нашим чертежам сразу Новая техника делала оснастку, штампы, приспособления. И в течение одного года в 13 цехе была установлена эта линия автоматическая для обработки баланса моста. Что это было такое? Бухта бронзовая, латунная. Латунь большинство на марки шла. Бухта вот такого диаметра весом пятьсот килограмм ставилась вначале на вращающиеся ролики, заправлялась конец ленты под штамп, пресс выбирал рабочие отверстия Р1, Р2, Р3. На основании этих отверстий в дальнейшем все там оснастка вся фиксировалась. После этого штамповики сделали этот вот прессаж штампы, а наше бюро разрабатывало фрезерный станочек, сверлильный станочек, зинковальный станочек. Ещё 10 станочков. И, в конце концов, здесь пробьют, потом, значит, контур вырубят. Она всё движется лента, а там разматывается. Потом под нашу оснастку приспособления под станочки вот такие они всего были, делали. А в конце уже, когда лента мост там находится в ленте до конца, а на последней операции под штамп попадает, его ударяют сверху, и он из ленты выпадает в бункер в такую чашу, собирает и уже на 70% он обработан. Но это выгодно только при условии, когда выпускают детали больше миллиона. А если меньше, то не выгодно. Объясню почему: потому что вот лента идет, то этот штамп выйдет, сломается там, то оснастка, и надо иметь всегда 2-3 запасных штампа, запасных приспособления, запасных станочков. Только выгодно при количестве миллиона выпуска. Вот так.
И.: Михаил Васильевич, а сколько лет на заводе проработали?
Р.: С [19]49 год до самой пенсии – [19]87 год.
И.: 40 лет почти.
Р.: Да. А начал я мальчиком в 14 лет.
И.: Трудовой стаж ведь гораздо больше. Получается ведь, что Вы работали при пяти директорах? Всех директоров знали?
Р.: Да. Славгородский был очень сильно технически грамотный. Он вот Корнева, мы сидели рядом, в конструкторском, вот у меня стол – у него рядом с той стороны. Вот он пришел и дал ему задание: сделать так приспособление, чтобы считало камушки падающие. Количество ведь сосчитать невозможно, он, знаете ли, как просо, рубиновые камни то. Так вот он тоже, пришлось ему очень лезть в литературу, но потом, в конце концов, он выяснил, что самый лучший счетчик – это пучок света. Пучок света был направлен, когда деталь падала, пучок фиксирует. Там, значит, маленькое отверстие, они падают. И вот он сделал. Потом после этого Борис Павлович ушел в Новую технику, был начальником Новой техники, потом был в 4-м цехе.
Славгородский был очень сильный директор после Лукьянова, он потом был переведен от нас, часового завода, в Киев. Там старинный-старинный оружейный завод «Арсенал». Туда директором. Так вот после этого была очень вьюжная зима, снега были до полутора метра через Каму. И очень плохо было. Так вот он нам даже танкетку прислал оттуда. Вот танкетка ходила снега не боялась. А машин уже, на лошадях через Каму.
И.: То есть он вас не забывал?
Р.: Он не забывал. Он очень сильный был директор, он казанский был, специалист очень хороший, грамотный технически был. Вот такие дела. Что ещё?
И.: А директором технического отдела кто был?
Р.: Директора не было у нас. При мне был Эстрин. Потому что мы с ним работали. Эстрин был по национальности еврей, в 8 цехе он был начальником цеха, 8 инструментального, а я был строгальщик. Потом я ушел в техотдел, а через 2 года он к нам пришел главным технологом. У него ЧП было, наверное, слышали?
И.: Да, нам Четырчинский Владимир Дмитриевич рассказывал.
Р.: Знаю такого, он в 14 цехе токарем был. Ещё я его помню. Он моложе меня. Так вот он (сын Эстрина – К.М.) во время демонстрации зарезал, вот где старый был у нас на Ленина ресторан, вот во двор завел и зарезал. И наш Эстрин даже с партийного учета не снялся, уехал на Урал, в Златоуст. И потом в газете было написано, его расстреляли. Шиш! Не расстреляли ничего. Потом, значит, были в командировке в Минске, привезли газету, и этот его сын Женя устроился там работать дежурным водопроводчиком, и, раз водопроводчик дежурный, он по всем квартирам может ходить, высмотрит, где бабушка старенькая, что у нее есть и стал наводчиком, и потом, в конце концов, его расстреляли в Минске.
Ну, какие вопросы ещё есть?
И.: Вы нам про производство рассказывали, и всё-таки, завод, наверное, первое место в Вашей жизни занимал? Что было еще интересного?
Р.: Для рабочего класса сейчас хочу сказать. В [19]57 году в марте, в конце марта дирекция завода вместе с парткомом обратилась в Горисполком, тогда председателем Горисполком был Бочков Иван Николаевич. Значит, обратились с письмом выделить землю для рабочих часового завода. И вот Горисполком ходатайство нашей дирекции удовлетворил, и нам выделили землю – 21,1 гектара, и мы, я вот тоже ходил там, делили по 6 соток. Тем самым, дирекция завода сохраняла рабочий класс. Почему это вынуждена была дирекция? Потому что в Тольятти началась стройка, туда из-за квартир с завода хорошие специалисты бежали, там устраивались работать, им тут же давали квартиру. Теперь начал строиться Челны. Туда пошли. Опять из-за квартир. Значит, разделили по 6 соток, там 400 семей, а было уже 10 000, квартир не хватало. Тогда, значит, обратились в министерство, как же сделать то нам? Вот начали самострой, в том числе это здание мы сами строили. Про горьковский метод слышали, нет? Эти вот здания двухэтажки горьковским методом рабочие строили, материал заводской. А мы строили, я тогда по просьбе рабочих цеха №8 был освобожден от работы с сохранением зарплаты на 2 года. И вот, меня сделали прорабом, потому что я в чертежах разбирался, я с нивелиром бегал, разметку стен делал. Значит, что тут получилось. Таких 3 дома сразу сделали. По 2 года мы строили их. И вот, написано [19]72 год. Вот это у нас дом №90, в [19]73 в начале 92 сдали, а вот там – Часовая 39 в [19]71 сдали, в начале [19]72 сразу. Что это, какая была стройка, горьковский метод? Завод поставлял нам кирпич, цемент, раствор цементный, окошки, двери. Вот окна и двери у нас привезены из Москвы, пришла целая баржа, вот с окнами-дверями. И мы сами строили. Подбирался такой коллектив: кем ты можешь работать? Один говорит: «Я водопроводчиком могу». Записывали. А другой говорит: «Я плотником могу». Ага, ты можешь полы настилать. Третий говорит: «Я электриком могу». Таких оказалось у нас два электрика. А один говорит: «А я могу окна вставлять стекла». Он резал стекла. А другой говорит: «О, я каменщик буду!».
И вот мы за 2 года, первый год мы в [19]70 году всю зиму рыли котлован под фундамент. Делали вот такие клинья и землю мёрзлую отбивали, а выгружали краном. Ну, потому что всем охота было квартиру, всем. Ну, у меня не было такой специальности, в инструментальный цех №8 пошел с ходатайством перед директором завода к Окунцову, ой, к Михайлову, тогда Михайлов был, чтобы меня освободили как прораба. И вот я, раз рабочие просят, кому-то надо всё равно было.
И.: А в каком году Вы поженились? У Вас семья уже была?
Р.: Давно это уже было, не помню (смеется). В [19]52 году. До этого я в 31 дому жил. Дом-тюрьма зовется, с подселением. Раз рабочий класс цеха стал так усиленно просить, Михайлов согласился. И вот меня, значит, выделили. Только от завода было два каменщика, углы заводили. А я следил, чтобы здания ни туда, ни сюда угол не ушел, с нивелиром стрелял все время. И вот, угол заведут, примерно метров десять, маяк сделают из кирпича, там 5-6 рядов натянут бечёвку, грубо сказать. Каждый кирпич по этой бечёвке мы сами народ клал. Да, клал, да.
И.: Кому пришла в голову идея назвать улицу в честь Виктора Ногина?
Р.: Она прежде называлась не так. Она называлась Верхняя Ногина и Нижняя Ногина. А вот когда я в Москву то приехал, вот в этот институт профзаболевания и здравоохранения, там прям перед институтом площадь Ногина. И тут я стал говорить: «Слушайте-ка, это же Виктор Ногин и Николай. Это были революционеры. И вот после этого переименовали в Виктора и Николая Ногина. Раньше здесь частный сектор был, 50-60 домов, их снесли потом.
И.: Михаил Васильевич, Вы, наверное, в комсомольской организации состояли?
Р.: Честно признаться – нет. Но сочувствующий был, а как в завод перешел, поступил в партию.
И.: Сразу в партию?
Р.: Ну, потому что уже знали меня, я очень активный был. Ну, вот с садами, с домами стали. Теперь. Завод. Чистопольский часовой завод был один из ведущих. Это, как говорится, локомотив города. Стали просить директора завода построить тир заводской. Тир был построен, команда была очень сильная во главе с Нестеровым Петром Петровичем, лейтенантом, участником войны. Он, значит, так подготовил команду, что мы выступали на республиканских соревнованиях по стрельбе из мелкокалиберной винтовки, из пистолетов и занимали призовые места. Но, в связи с 90-ми годами, сейчас вы даже не узнаете, только я могу сказать, где был тир. Тир то был, вот стадион где, знаете? От стадиона к лесу на расстоянии 50-60 метров, с юга на север, вот так он был расположен. Кому надо было кирпич? Потому что стены были кирпичные, высокие, домик был. Кому-то надо было, все разобрали, теперь ничего нет.
Дальше. В честь советской армии проводили стрелковые соревнования между цехов. А цехов то знаете, сколько было?
И.: 30?
Р.: Но потом стало 30, а сначала 22. Значит, там каждый цех, особенно профсоюзная организация, старалась, чтобы она заняла какое-то место. И вот я участвовал с Нестеровым в судейской коллегии, там есть фотография, где мы подсчитываем очки. Значит, команда 5 человек, и каждый человек из 100 возможных, если все 10 пустят десятку, получается сто очей. Ну, таких случаев не было. Но 95 было, 96 тоже выбивали. И вот тут е был большой стенд, и цех, команда, фамилия имя отчество. И так и потом, значит, награждали подарками, грамотами.
Теперь. В честь Дня морского флота ДОСААФ, у нас тогда сильный ДОСААФ был, один из сильнейших в Татарской республике был, проводили соревнования на реке. В затоне, значит, собирали команды опять. Значит, сначала моторы были четвертинка, то есть четвертая часть двигателя машины, потом, значит, «Л-3» деревянная. Потом пошли «Казанки», потом «Прогрессы». И вот, значит, выстроишь их в ряд, и они ждут команды. Из пистолета стрельнет в это время, они кинутся. И развивали скорость, знаете, в час до 45 километров на «Казанках» с мотором «Вихрь». Очень скорость большая, но вот эти, которые занимали, это рабочие 8 цеха, Коганята. Коганы им фамилия, два брата. Они, значит, с себя рубашки-брюки снимали, сланьи из лодки выбрасывали, где ходишь. Так вот, бензину в бензобак неполный наливали, а чтобы только одну треть, чтобы сделать круг. Там есть Красный Бакин подальше пристани. И вот они развивали огромную скорость. Ну, соответственно по своему классу они и занимали места, а у кого деревянные лодки были «Л-3» или на «Прогрессе» тоже.
И.: А как Коганов звали?
Р.: Они умерли оба, по Дзержинской жили во втором, нет, в первом доме. Я сейчас не знаю уже, давно это было. Вот, проводили лодочные соревнования, весьма интересно было. Давали тут же грамоту и подарок. Потому что на лодочных соревнованиях давали спиннинг, давали катушку, лески давали.
Теперь. ДОСААФ проводил весной в марте-месяце в конце обязательные соревнования рыбаков-любителей. Значит, привозил автобус заводской до Крутушки, спускались на Каму, там судейская коллегия, значит. Всех соберут, условия скажут. Значит, за большее количество веса давали премию, и давали за самую крупную рыбу премию, и давали за самую маленькую рыбку за ерша (смеется).
И.: В общем, весело вы жили?
Р.: Тогда молодежь была другая, интерес был. Мы, значит, всё время были в спорте заняты, в клубе были художественные кружки.
И.: Вы участвовали сами?
Р.: Я только в ДОСААФе участие принимал. Я был двадцать лет зам. председателя ДОСААФ завода. Двадцать лет. Потому что я помню первого председателя. Это был по национальности хохол, Дмитрий Никитич Молчанов. Он работал тогда в отделе снабжения, а потом главным энергетиком города был. Молчанов, возможно слышали? Ну и вот, я ушел в [19]87 году, до [19]92 я еще участвовал, потом бросил. Так, даже по партийной линии вызывает один раз секретарь парткома, Мокушинский такой был, наверное, не слышали, не знаете. Вот он и вызывает в кабинет и говорит: «Карповнин, у тебя какая партийная нагрузка есть постоянная?» «Павел Фёдорович, никакой нет постоянной. На выборах участвовал, на переписи участвовал, по ДОСААФ участвую на соревнованиях». «Вот тебе нагрузка по партийной линии. Будешь председателем садоводческого товарищества часового завода».
Вот, я был председателем садоводческого товарищества по партийной линии 25 лет у нас в саду, где находится на Бебеля за оврагом. Теперь, значит, 10 лет нисколько не платили. Сейчас платят по несколько тысяч председателю, а тогда не платили. Ни секретарь, ни казначей, ни бухгалтер, никто не получали. Все по партийной. Только скажешь: «Есть, слушаюсь, исполнять». И вот, когда 10 лет прошло, мне дали зарплату, как председателю, 25 рублей в месяц. Ну и то ладно.
И.: Михаил Васильевич, а как так случилось, что Вы, партийный, стали верующим?
Р.: Я верующим, знаете ли, стал не больно давно. Действительно верующим. А до этого относился так себе. А вот когда жена заболела, стал верить, что есть какая-то сверхъестественная сила.
Потом был старшим экскурсоводом, заключал договора с Ленинградом, с Москвой, потому что приходили пароходы Ленинград – Пермь, и мы заключали зимой договора, и вот я встречал. Там примерно по часу я водил, и вот в это время я научился говорить.
И.: Получается, что Вы работали экскурсоводом по музею часового завода?
Р.: Нет, по заводу, по цехам.
И.: Помните ли Вы, как на завод Гречко приезжал?
Р.: Как не помню.
И.: Вы тоже для него экскурсию проводили?
Р.: Нет, я его видел в клубе. В клубе я видел, он говорил, ещё нам показывал. Хлеб, в точности как конфета шоколадная.
И.: Это для космонавтов?
Р.: Да, этот хлеб там ели. Другую пищу из тюбиков. Он нам показывал тюбики. Я, по-моему, два раза его видел. Теперь. Все, говорит, питательное. Но ведь там вес, нельзя высоко, там ведь каждый килограмм нужно поднять. Ну, говорит, наши русские щи даже во сне видятся (смеется). Вот так. Он говорил, много. Ну ладно, дальше.
Раз по 13 цеху вел я экскурсию. Лично старший экскурсовод попросили от дирекции, чтобы я сам повел эту делегацию. Ну и вот, повел я в 13 цех. И попалась негритянка из Мали. Кожа темная-темная, синяя. Вороняшка, помните, синяя? Вот в точности такая. Волосы такие курчавые-курчавые-курчавые. Так вот, наши женщины, которые вот так вот сидели дуг на дружке, бросили работать и бегут глядеть на нее. Чем интерес? Она такая вся синяя, эфиопы еще не такие черные, как мали. Так у нее было белое платье расклешенное, декольте глубокое вот такое было и белые тапочки. Вы понимаете, да – темная кожа и вот этот вот да. Все мужчины и женщины забегали глядеть. Я улыбнусь. Потом я их повел в первый цех. Там одни мужчины. Значит, повел. Брал вот так карандаш заточенный, маслом его помажу. В баночке ось анкерной вилочки, они длиной 2 миллиметра с половиной, а диаметром то очень маленькие. Ось анкерной вилочки, которые точили автоматом в первом цехе и каждый автомат за смену давал несколько тысяч деталей. Они очень маленькие. И баночка вот такая, и там несколько тысяч деталей. И вот она вот так стоит, я с этой стороны. Вот так обмакнул, а сзади подошел наладчик-шутник и говорит: «Михаил Васильевич, посмотри, - а у нее груди черные или нет?» (Смеется).
И.: А с какой целью она приезжала?
Р.: Она? Сейчас, потом объясню. Вот я макнул в баночку, там 4 детальки оси анкерной вилочки. И вот так ей подношу. Она глядит, а все ниже-ниже. А декольте то глубокое было белое (смеется). Она вот так наклонилась. Мужчина сзади меня, сейчас уж забыл, как его, мне хлопнул, дал знать. Ну, я говорю: «Ну что, маленькие детали?» «Маленькие».
Она спрашивает. Ну, по-русски она уже говорила. Она училась на Ленинских горах в университете. Я говорю: «Ну как Вы? Эта деталька, автомат дает несколько тысяч деталек. Точность цапфочки конца, которая сидит в рубиновом камушке красного цвета, толщина всего полторы-две десятки. Частота обработки после станка автомата – 8 -9 класс. 8-9 класс давал чистоту обработки швейцарских станков до 8 класса, с 8 до 9. Это на цапфах анкерной вилки анкерного колеса. Ну и вот, она поглядела. Потом она спросила: «А скажи, пожалуйста, а как их считать?». Я говорю: «Считать их невозможно». Ну что они, чуть побольше просяного зернышка, как вошь человеческая. Вы ведь даже и не знаете, и не видали? Ну, и, слава Богу. А нам вот, пацанам, на пароходе то, ведь одни пацаны были, аж другой раз видно, как бежит.
И.: Что, такие большие были? Видно было?
Р.: Да, видно. А у девчонок вот уж после войны в [19]50-е годы, в пионерлагерь поедут в Черепашье с часового завода, им по 12-13 лет, приходят, там делом голову не моют. Вот там Лена Уколова, она умерла, Царствие ей Небесное, её дочка. «Михал Василич, посмотри-ка, что у меня дочка то привезла». Гниды – это яички вшей, как седой бисер в волосах. Чешется человек.
И.: А Вы помните, как война началась?
Р.: Вот сейчас, расскажу потом. Про негритянку ещё. Ну, значит, похлопал, она уж я её потом провел в 10 цех на сборку, специально разрешение дали, потому что иностранцев много было. Через 5 ли, 6 ли дней я пошел по первому цеху, они кричат мужики на выходе стоят на крыльце: «Иди-ка сюда. Ну, видел её? Что там, черная?» (Смеется).
Ну и вот, потом вскоре опять пришлось вести. Это московский пароход и из Ленинграда. Какие-то расфуфыренные дамы были высокопоставленных чиновников. И вот одна, лет 55-60, Мадонна, настоящая Мадонна, пышная-пышная, платье прям, не знай чего. Значит, привел я их в 10 цех, она и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, товарищ экскурсовод, а сколько деталей в часах?» А я и сам не знаю. Но я нашелся. Я говорю: «Знаете, ведь, у нас несколько классов часов есть. Есть простые часы с одной стрелкой, часовой и минутной, есть прецизионные часы, плюс-минус 5 секунд на 22 камнях; есть с центральной секундной стрелкой; есть, я говорю, с календарем. Я говорю, вот у некоторых 260 деталей, в других – триста 320. Я говорю, это зависит от класса часов». Она: «Ой, спасибо. А я вот все думаю, сколько же деталей в часах?». После экскурсии этой пришел к главному технологу, Мазитову Анасу Арифовичу, может быть, жену то знали? Врач ухо-горло-нос была. «Анас Арифович, знаете, в какой курьезный случай я попал?» «Какой, Михаил Васильевич?» «Ленинградская экскурсия была, пароход пришел, и меня расфуфыренная дама спросила: «А сколько деталей в часах?»». «Ну и ты как выкрутился?» «Я сказал от 260 и до 320». «А я и сам делом не знаю». (Смеется).
Ну, сколько там деталей, действительно? Я вот нашелся сказать. Если с центральной стрелкой, да с календарем там, на 15-25 деталей больше. А что там? Там рубиновые камни, было 17, в основном. Камни – это по технике подшипники в часах. Они не стираются, благодаря этому часы хорошо ходят. Вот у меня, посмотрите здесь (показывает свои часы), 32 камня, по-моему. Последний выпуск вот, мне подарили.
И.: 31.
Р.: 31 камень вот. Это значит очень хорошо для часов. Они не стирают. Если больше количество камней, значит, они еще лучше ходят.
И.: Михаил Васильевич, Вы рассказывали про вредное производство. Я слышала, что работники раньше фосфором зубы намазывали по глупости. Расскажите про это, пожалуйста.
Р.: Да. И зубы, и брови, и рот. И вот девчонок ребята пугали. Ночью так оденет вот, не видать, встретят одну девчонку. Как эта харя такая появится, пугались.
И.: Это же вредно, наверное, было?
Р.: Как не вредно. Очень вредно. Вот мы по гражданской обороне с дозиметрическими приборами, кто технически более-менее грамотный, нам давали. Так был Владимир Иванович Логутов, ему было 59 лет. У него вот были такие часы большие ручные. Он одноглазый был, а очень рыбак. Ему надо было ночью встать зимой, бежать на Каму рыбачить. Он, значит, не хочет семью будить, жена у него была капризная: «Ты, Володя, не буди, не хлопай там». И он девчонок попросил ему намазать стрелки фосфором, минутную и часовую, все знаки. И вот, когда мы пришли один раз на занятие после работы, такая была у нас группа, ведь одно время холодная война была, везде бомбоубежища строили, а на заводе специально была гражданская оборона выделена. Там и приборы были, и противогазы были, и всё. У нас была дозиметрическая группа. И вот он что-то стал хвалиться: «Вот, я девчонок попросил, они мне фосфором намазали. Я ночь-полночь встаю – вижу!». А мы говорим: «Знаете что, это очень вредно». «Да у вас». Он снимает часы. Лавка была, шестидесятка толщина доски. Он, значит, кулак зажимает, под лавку. Потом два мужчины подошли, над этим местом положили четыре ладони. Поднесли прибор дозиметрический, и когда одели наушники, то пробивает доску, четыре руки, его руку, доску альфа-бета-гамма частицы. Вот что. После мы говорим: «Володя, ты заболеешь белокровием». Вы знаете, что это такое? Лейкемия, то есть идет убивание лейкоцитов. И он после этого снял часы, бросил.
И.: Не заболел он?
Р.: Он, по-моему, через 3 года помер. От чего, я не знаю.(Рассматривает фотоальбом)
После заготовки веточек. Конструкторское бюро. Вот обратно ехали. Прохоровка слышали, в Курской дуге? Ну, фотография какая-то очень. Ведь тогда завод был богатый, часто посылали рабочих отдыхать на Кавказ, в Крым на своих машинах. Это вот я, прочитайте, в Москве.
И.: Москва, МГУ, 1957 год.
________________
