Воспоминания жителя блокадного Ленинграда
Кошелевой Лидии Николаевны
Запись и расшифровка: старший научный сотрудник Музея уездного города Ирина Мясникова. 22 декабря 2009 года.
… Мне блокада до сих пор снится…
Раодилсь я в Ленинграде 15 июня 1923 года. Мой отец был военный, ординарец маршала Чуйкова. Родители горьковчане.
В 1941 году я закончила 11 классов. Выпускной вечер всех ленинградских школьников проходил на Марсовом поле. Провели мы вечер, стали расходиться по домам. Я дошла до дома, легла спать. Под утро слышу – звонок. Ребята из нашего класса: «Ты что спишь?! Война началась». И с того дня пошло-поехало…
Бомбили каждый день, по нескольку раз на дню. Немцы с Гатчины сутками обстреливали. Жили мы совершенно без света, все окна были перекрыты. Все коммуникации вышли из строя. Дом не отапливался. Мы жили в 5-этажке по ул. Красной Конницы, д. 40, кв. 6. Мама, я и сестренка, младше меня на три года, перебрались на кухню. Там стояла железная плита, которая нас и спасала. Мы с сестренкой ходили по разрушенным домам, наберем щепок и топим нашу плиту. До войны дом отапливался, конечно, были батареи.
Водопровод также не работал. За водой ходили на Неву, как и все ленинградцы.
У нас был сосед дядя Ваня. Семью свою он отправил в деревню. А сам, не отходя, день и ночь караулил водопровод, с которого еще чуть-чуть капала вода. Бинтовал его, чтобы совсем не замерз. У дяди Вани был матрац, он лежал на полу около плиты. Дядя Ваня иногда заходил на кухню и отогревался. Однажды он мне говорит:
– Лида, получи-ка на меня хлеб за три дня. Я хоть поем немного, уж больно я истощал.
Я пошла в булочную за хлебом. Взяла хлеб, несу. Пришла, а его нет на кухне.
– Мама, а где же дядя Ваня?
– Он умер…
Так и похоронили голодного. И поесть свой хлеб не успел…
Мы, молодежь, целый день сидели на крышах, дежурили. Немцы без конца бомбили и сбрасывали так называемые зажигалки. Они, падая, тлели, и от этого возникали пожары. Мы специальными щипцами хватали тлеющую зажигалку, окунали в ведро с водой и охлажденную с 5 этажа сбрасывали вниз на землю.
Ходили рыть окопы. Школы не функционировали. Старшие классы работали по госпиталям. Был страшный голод. Ни один магазин не работал, кроме тех, что выдавали по 125 г хлеба. Только в начале 1943 года стали выдавать по 200 г. иногда еще давали по грамм крупы.
… Это представить трудно. Это поймет тот, к то пережил. Ни о каком будущем мы тогда не думали, а лишь о том, как бы прожить сегодняшний день. За кусок хлеба могли убить человека. Мы это пережили для того, чтобы жили вы.
На всю жизнь запомнился мне еще один эпизод.
Мне было 17 лет, надо было как-то жить. Пошла работать в мастерскую по ремонту противогазов. На порванные противогазы ставили заплатку. Подобных мастерских было много, где работало много ребят. Там была небольшая столовая. Варили суп из пшеницы и воды. Эту балтушечку нам все-таки один раз в день давали. Мама была больная, и я решилась попросить для нее этого супа. Повариха была добрая, налила мне немного в манерку (военный котелочек с ручкой). А до дома с Литейного моста через Неву пешком было далеко идти, мы-то жили почти у Смольного, на другом берегу. Прижала я манерочку к себе, иду. И вдруг поскользнулась и упала, встать не могу. Лежу… Откуда ни возьмись подходит ко мне моряк. Много стояло морских судов на Неве.
– С Вами что, гражданочка? Вам плохо?
Этот моряк остался у меня в памяти на всю жизнь. Молодой человек в морской форме поднял меня, проводил до дома, прямо до квартиры на 3-й этаж донес. Мама как увидела меня, ахнула. Он передал меня, что называется, с рук на руки, и поспешил успокоить маму:
– Не волнуйтесь, она жива.
Он, этот моряк, и сейчас у меня перед глазами стоит… Если бы не он, я бы замерзла и погибла.
Я успела закончить I курс ленинградского мединститута. В 1942г., когда стало чуть поспокойнее, когда стали отгонять немцев от Ленинграда, началась эвакуация людей из города, потому что дошло до того, что люди стали умирать на ходу. Вывозили самых тяжелых: стариков, детей, молодежь. Помню: Нева, Дорога жизни, по которой вереницей тянутся машины. Лед трескается и впередиидущая машина проваливается под лед, а в ней – люди…
Привезли нас в Горьковскую область, маму, меня и сестренку. Отец уже умер. Сестренка училась в школе. Надо было обустраиваться дальше. Поступила II курс Горьковского мединститута. Жили тяжело, работали в госпиталях, ходили рыть окопы, как и все.
Вуз я закончила уже в Ленинграде, в 1947 году. Вышла замуж за Кошелева Федора Алексеевича. Он горьковчанин, учился в Горьковском институте молочной промышленности. Его направили в Ленобласть, институт он уже в Ленинграде закончил. Так мы вернулись вновь в Ленинград. Он работал на заводе главным инженером, я – в больнице. Мужа направили в Казань. Какое-то время он проработал в Казани, но не было квартиры. Ему предложили работу в городе Чистополе главным инженером маслобазы. Таким образом мы стали чистопольцами. Сыну Алеше уже было три года.
… Мой Ленинград! Чудесный город! Красавец-город! Он мне запомнился на всю жизнь. Все мои могилы там (кроме могилы мужа).
А блокадный Ленинград стоит перед глазами такой картиной: сплошная разруха, сплошные трупы под заборами, на улице, кругом… Сплошные машины с трупами детей… Голодный город…
