КАК МЫ ВЫЖИЛИ
Из моих воспоминаний и рассказов мамы
Мой папа родился в Будапеште. Когда там была война (первая мировая), у него на глазах повесили его родителей. А когда пришла русская армия, папу взяли с собой, как сына полка. Так он попал в Ленинград и с 14 лет стал военным. Я родилась в Ленинграде, и на начало войны мне было три с половиной года.
Объявление о войне застало нас на даче под Ленинградом. Папа тут же ушел на фронт добровольцем. Когда всех эвакуировали, то бабушка и тетя уехали с ГОМЗом, а мы: мама, два брата и я остались в Ленинграде. Папа сначала был на Ленинградском фронте. Когда его ранило, мама ходила к нему в госпиталь. Однажды, когда она возвращалась от папы, была бомбежка. По дороге она узнала, что бомба попала в тот район, где мы жили. Когда мама забежала во двор, то увидела, что половины дома не было, а та часть, где мы жили, стояла. При последующей бомбежке, когда была объявлена тревога, мама с нами не пошла с 6-го этажа в бомбоубежище. Был сильный мороз, и в это время прорвались трубы отопления в бомбоубежище. Всех, кто там был, затопило. Двери заледенели, и саперы их отколачивали. Папа выписался из госпиталя и на несколько часов заехал к нам. Он принес 2 буханки хлеба. Одну буханку разделили на всех, а другую запрятали за картину в столовой. Старший брат стал подсматривать, куда прячут, а мне показал кулак, чтобы я молчала и не говорила маме. Младший брат у нас был в яслях-интернате. Маме предложили его туда отдать как жене военнослужащего. Она долго не соглашалась, на потом все-таки согласилась, т.к. Мишенька (так звали брата) все время просил хлеба. Мама с папой пошли в ясли, чтобы навестить Мишеньку, т.к. папе уже надо было уезжать. Старший брат в это время съел всю буханку хлеба, а когда родители вернулись, у него был заворот кишок. Наш семейный врач его спас, делал ему массаж, и все обошлось без операции. А Мишеньку папа так и не увидел: все дети были одеты одинаково, и через стеклянную дверь их было не различить. Папа постеснялся сказать нянечке, что он не видит сына. С тем он и уехал на фронт, а маме на следующий день сообщили, что Мишенька в морге уже несколько дней, и его надо забрать.
В 1942 году после очередного ранения папа попал в Ленинград, забрал нас и через Ладожское озеро вывез. Мы поехали в одну сторону, он – в другую – опять на фронт. Потом нас долго везли в товарных вагонах – телятниках. У мамы была роскошная коса – до пояса. Дорогой она продала ее за мешок картошки, чтобы нас кормить. На одной из станций мама побежала за водой, т.к. ей сказали, что поезд будет стоять 15 минут, а поезд уехал раньше. Нас с братом увезли, а мама по шпалам шла сутки и, наконец, добралась до стрелочницы. Стрелочница стала ее успокаивать, сказала, что ее сын возит эвакуированных, он что-нибудь знает. Ночью приехал сын стрелочницы и рассказал, что видел, как хорошенькая девочка плакала, а мальчик ее успокаивал. Привез он нас в Ишим, там нас взяла хорошая женщина. Когда мама приехала, я была в жару: у меня была язва языка, потому что в вагоне я жевала вар. Потом меня вылечили.
В 1943 году папа прислал письмо, в котором писал, что по запросу он нашел, куда были эвакуированы бабушка и тетя. И вот тогда зимой мы приехали в Вагонстрой. Комната была маленькая, спали на полу. Когда надо было ночью выйти, боялись, как бы не наступить на кого-нибудь. Кушали кожуру от картошки и мороженую картошку. Бабушка делала весной лепешки из лебеды. После первых двух ранений папа выздоравливал, а третье не выдержал, умер в госпитале 14 октября 1944 года. Похоронен он в Югославии в ограде христианской церкви, как написано было в «похоронке»: «могила №2 одиночка». Был он в звании гвардии капитана. Всю жизнь хотелось побывать на его могиле. Мне его очень не хватало. Когда в школе спрашивали о папах, я всегда плакала. Папа очень меня любил, но побыть ему со мной пришлось очень мало.
В 1945 году маму от завода послали на уборку картошки, и она попала под машину, на которой их везли. Пока она лежала в бинтах, пришел вызов из Москвы, чтобы она приехала забрать папины вещи: золотой портсигар, часы и награды. Но ехать было некому и не на что. Чувство голода осталось на всю жизнь. И еще: хочется спрятаться, когда самолеты летят очень низко.
На КОМЗе я проработала 10 лет, брат – 20, мама – более 50.
