«Я из детства ушёл не как все…»
По воспоминаниям бывшего малолетнего узника
фашистских лагерей О.Д. Лизунова
Старший научный сотрудник
Чистопольского государственного
историко-архитектурного и
литературного музея-заповедника
Ирина Мясникова
Я из детства ушёл не как все,
А шагнул через пламя взрыва…
В молодом серебристом овсе
Мина мягкую землю взрыла.
Вновь засеяли землю весной,
От дождей оплыла воронка…
Трудно вырасти из ребёнка,
Искалеченного войной.
Глеб Еремеев
Семьдесят два года минуло со дня окончания самой страшной войны человечества. Однако и по сей день многие страницы истории военного времени остаются неизученными или закрытыми. Одна из самых страшных и малоизвестных трагедий Великой Отечественной – участь несовершеннолетних узников фашистских лагерей. В нашем городе и районе проживают шесть малолетних узников фашизма.
Олегу Давидовичу Лизунову в этом году исполнилось 86 лет. Он родился в деревне Аристово Сычёвского района Смоленской области. Его родители были сельскими учителями. В мае 1941 мальчик окончил третий класс, и вся семья (родители, брат Леонид и сестра Эмма) приехали на каникулы к бабушке Кудряшовой Евдокие Фроловне в деревню Пескошево Новодученского района Смоленской области. Здесь их и застала война.
Деревня Пескошево стояла на старом большаке, соединявшем города Смоленск–Вязьма–Сычёвка–Ржев. Эта линия стала главным направлением наступления немцев на Москву.
По воспоминаниям О.Д. Лизунова: «Уже 8 октября в нашу деревню ворвались немцы на танках около 6 часов вечера со стороны Вязьмы. С этого дня на протяжении двух недель машины пошли немецкие. Они были тентом затянуты, там по 15–20 солдат с автоматами. Впереди каждой колонны мотоциклисты. Как правило, вдвоём. А сзади – смена, они менялись. Они всегда ехали трое: впереди водитель с пистолетом, другой сзади него с автоматом, а у третьего на люльке был прицеплён пулемёт. То есть по направлению к Ржеву шли войска, войска. Вечер подойдёт, они останавливаются ночевать. И тут начинают отстреливать наших кур, гусей, уток – и на кухню на полевую. За две недели всю нашу дичь домашнюю переловили. Население стало как-то приспосабливаться, прятать живность на сеновале.
Через две недели машин стало меньше. Снег пошёл. Всех выгоняли чистить дорогу. За всю войну я ни разу не видел, чтобы немцы чистили бульдозером дороги, всё время выгоняли нас. А зима [19]41–[19]42-го г. была очень снежной. Поэтому приходилось очень тяжело. Прочистят траншею, при первой же метели её быстро снова заметёт. Правда, у них ещё были вездеходы. Это гусеница, а передние колёса поворачиваются. Они могли по неглубокому снегу ездить. Мы, мальчишки, их называли танкетки.
В ноябре 1941 г. в соседней деревне Подхабино-Мураи (1,5 км) немцы организовали свой госпиталь для раненых под Ржевом. После этого от поборов вообще житья не стало.
Зимой 1942 г. в деревнях началась эпидемия сыпного тифа. Особенно большая смертность была среди пожилых. В нашей семье переболели все. От тифа умерла бабушкина сестра – Зыкова Анна Фроловна».
По приказу коменданта госпиталя деревня Пескошево стала тифозным изолятором. Всех жителей переселили в соседнюю деревню Бычки (2 км), только оставили по одному–два человека хозяев дома, чтобы они топили печку и кипятили воду для привезённых больных, которые оставались на произвол судьбы. В Пескошеве не было ни врачей, ни лекарств. Больные лежали рядами на полу. Кормить их приходили родственники.
17 февраля 1943 года в деревню Бычки приехали эсэсовцы и приказали под страхом расстрела собраться в течение одного часа с тёплыми вещами и продуктами и всем выйти на улицу. Началась паника, крики, плач. Всех выгнали из деревни и под охраной погнали в сторону Вязьмы.
«Тифозную деревню Пескошево немцы обошли стороной. Там и остались две маминых сестры и отец, который утром ушёл за картошкой. Он был инвалид второй группы. В юности попал под молотилку, лишился руки, поэтому не был военнообязанным и оставался с нами.
Они до вечера не знали, что нас всех угнали неизвестно куда. Дорога была сильно заснежена, колонна людей двигалась очень медленно. Мы везли две пары ручных саночек. На одних сидели дети (брат Леонид 6 лет и сестра Эмма – 4 года), на других везли пожитки.
Люди были обессилены и голодны. За день проходили в среднем около 20 км. В конце колонны людей ехали 3–5 упряжек лошадей с санями. В первой половине дня на них отдыхала охрана, а после обеда на сани укладывали трупы умерших и сажали совсем обессилевших людей. Трупы отвозили на кладбище, и староста организовывал их захоронение без гробов.
У нас по дороге умерло двое: бабушкина сестра Зыкова Наталья Фроловна и грудной ребёнок Алик, сын маминой сестры Натальи Максимовны. Поскольку он был маленький, его, помню, в чемодан закрыли. А для тётки, бабушкиной сестры, сколотили из половых досок ящик квадратный. К ней в гроб положили ещё одного или двух маленьких детей, совсем чужих».
Ночевали под охраной в больших пустующих помещениях – в клубах, школах, бараках, гаражах, конюшнях и др.
8 марта 1943 года, на 20-й день движения, колонна добралась до границы Белоруссии – города Орша. Здесь был сортировочный пункт, людей распределяли на три группы. Первая группа – это больные и немощные старики. Их уводили в специальные изоляторы. Вторая группа – молодые девушки и бездетные женщины средних лет. Их отделяли в машины типа КамАза, крытые тентом, силой отрывали от семей и отправляли на работу в Германию. Третья группа – женщины с детьми и подростки. Сюда попала и семья Олега Давидовича. Людей из этой группы распределили в разные места Белоруссии на принудительные работы. Лизуновых отправили в Минскую область в посёлок Обчуга, где стоял немецкий гарнизон по борьбе с партизанами и госпиталь для раненых немцев.
«11 марта 1943 г. нас привезли в Обчугу и передали в полицейское управление. Все были переписаны и распределены по рабочим бригадам. Маму, тётю и меня записали в прачечную бригаду для стирки госпитального белья. Моей обязанностью было носить воду из колодца в прачечную, носить дрова и поддерживать топку, чтобы всегда была горячая вода. Здесь, в прачечной, в вёдрах готовили для еды баланду из чего придётся.
В первый же день начальник полиции предупредил: невыход на работу считается саботажем, побег с места жительства приравнивается к уходу в партизаны. За это карается вся семья: вместе с детьми все отправляются в концлагерь. Перед началом работы надо обязательно отмечаться в полиции. Постоянное место жительства было нам определено в деревне Киевец (1,5 км от Обчуги) в домах местных жителей, где укажет староста. На оккупированной территории вся колхозная земля была поделена на частную собственность. У каждой местной семьи было своё частное поле.
Здесь мы прожили 1 год и 3 месяца. На работе всегда присутствовали 1–2 полицая, которые следили, чтобы мы меньше отдыхали и больше работали, чтобы всегда выполнялась намеченная норма. В полицаи немцы вербовали бывших уголовников. Они были грубые, могли за пустяк избить человека. Их боялись больше, чем немцев. Пока мы до Белоруссии ехали, всё время котомки, узлы полицаи шарили. Я ни разу не видел, чтобы это немцы делали. Правда, они нас на Смоленщине доняли, а тут везде эти полицаи.
К нам наведывались и партизаны. В нашу хату они заходили дважды. Вели себя довольно-таки бесцеремонно. Забирали зимой тёплую одежду, еду. Если кто-то начинает возражать, у них аргумент простой: мы Родину защищаем, а вы тут на немцев работаете. Поэтому никто с ними не связывался. Они не очень щадили и местных».
Жили впроголодь. И поэтому однажды зимой, когда на партизанской мине подорвался немецкий конный обоз, это оказалось спасением. Немцы лошадей пристрелили, а Олег с бабушкой нарубили мешок конины. Правда, брезгливая хозяйка не разрешала пользоваться посудой и варить мясо дома. Приходилось готовить его на костре в немецкий консервных банках. Благо, их было много, начиная от маленьких кончая ведёрными.
«Приблизительно за две недели до нашего освобождения немцы начали эвакуацию всех раненых. Вместо обычной работы нас и полицаев заставляли грузить в автомашины разные упакованные ящики. А за неделю до освобождения, когда мы пришли отмечаться, оказалось, что в полицейском участке полный беспорядок, а из полицаев никого нет. Так мы узнали, что полицаи сбежали вместе с немцами ночью».
26 июня 1944 г. в Обчугу ворвались советские танки – наступило полное освобождение. В этот день в посёлке был бой. По танкам начали вести огонь 5-6 отставших немецких машин, которые засели на заросшей сосной сопке возле деревни. Им удалось вывезти из строя 5 наших машин, за что жестоко поплатились. Всех пленных немцев поставили в ряд и расстреляли. А трупы пришлось таскать мальчишкам в две большие ямы. Убитых оказалось около 80 человек. Почти все они были без обуви. В Белоруссии большинство населения ходило в лаптях, фабричная обувь была дефицитом, поэтому местное население, видимо, не преминуло воспользоваться случаем и стащило ботинки с немцев. Олегу Давидовичу тоже довелось поносить немецкие ботинки на четыре размера больше, добытые откуда-то матерью: тяжёлые, кованые, зато они могли защитить от обидчика.
Выехать домой бывшие узники смогли только через 20 дней – 15 июля 1944 г., ждали, когда на Смоленщину пойдут какие-нибудь поезда. С трудом погрузившись на товарняк, с несколькими пересадками за 5 дней им удалось добраться до своей станции Новодугино. Родная деревня Пескошево осталась цела, в тифозный изолятор немцы не заглядывали. Угнали в основном те деревни, которые стояли на большаке, куда можно было проехать.
После окончания 10 класса Олег Давидович поступил в Пензенский индустриальный институт на факультет точной механики. В 1955 году был направлен в Чистополь на часовой завод, где проработал 36 лет от мастера сборочного конвейера до начальника технологического бюро новых изделий.