Интервью по теме
«Воспоминания участников Великой Отечественной войны.
Николаева Клавдия Николаевна»
Интервьюер: старший научный сотрудник Чистопольского государственного историко-архитектурного и литературного музея-заповедника Ирина Мясникова.
Респондент: Николаева Клавдия Николаевна (1921 г.р.), уроженка г. Чистополя. Участница Великой Отечественной войны.
Дата проведения интервью: 21 января 2015 года.
Интервьюер: – Клавдия Николаевна, Вы помните, как началась война?
Респондент: – Да. Я работала на судоремонтном заводе. У меня была мама, сестрёнка и братишка. С [19]37-го года я на работу ушла. Сдавала экзамены в школе, математику завалила, и мама меня на завод устроила. И вот с [19]37-го года на заводе работала. В [19]42-м году в апреле повестку принесли, 11 апреля, собраться в военкомат. Всё. Собрались и поехали. Нас три девушки поехало из судоремонтного завода. Одну звали Соня, а другую я уже сейчас не помню. Они были евреечки. Вперёд мы приехали в Казань. Мы там месяц пробыли. Из Казани в Москву отправили нас. Мы приехали в Москву. А нам в судоремонтном дали телогреечки, сапоги, а носки уж мы сами приобрели. Обычно все мы ходили на высоком каблуке в туфлях да в галошах ведь раньше ходили. Я надела сапоги, телогрейку, уехали. Довезли нас на лошадях. Сейчас там часовой завод, а тогда-то там его не было, пустырь был, город кончился. А уже таяло, почти вода была на Каме. Мы уж лошадей вперёд, а мы за ними.
И.: – Пешком?
Р.: – Да, пешком. Через Каму мы пешком. По щиколотку воды уж было там. Я даже не представляю, как вернулись возчики наши с лошадями? Провожали меня мама и сестрёнка, а папы не было у нас.
И.: – По какому адресу Вы проживали?
Р.: – Посёлок Водников, дом 8. А квартиру я и не помню теперь. Они барачные были.
На берегу нас встречали из военкомата начальство. И нас строем-строем отправили на пункт, куда надо было прибыть. И пока собирались, в Москву мы приехали уже через месяц. В Казани нас не проверяли. А в Москве стали проверять наше здоровье. Этим двум девушкам не охота было на фронт идти. Они придумали себе всякой болезни. У них что только не болело! Всё заболело сразу. Их обеих отправили домой. А я маленькая, худенькая. Они посмотрели на меня и тихонько сказали (а раньше нельзя было вслух говорить): «Мы уж вернём тебя домой. Ты худенька, не упитанна». «Я говорю: «Нет. Я раз пришла, я до конца пойду на фронт». Что мы жили тогда!? 10 квадратов было, а нас 9 человек жило. «Какой…», – думаю. Врач говорит: «Ладно. Выйди во двор, подумай». Там лавка была военкоматовская. Я села, подумала-подумала. А девчонки нашенские уже прошли, которые из Чистополя были, погрузились на кузовки. Уже газ дали, а Лида кричит: «Клава! Что ж ты остаёшься?» Я думаю: «Что будет, то будет!» Кинула свой мешок. А мешочки-то были – две «картошки», и замотаны на плечи. Вот раньше как в поход ходили. Привезли нас на командный пункт нашего полка. 19-й полк тогда был. И поставили в шеренгу проверить по документам. А моих документов-то нет! Он проверил, старший лейтенант Быков был. Все? – Все. «А Вы кто?» Объяснила положение своё. У меня документ там остался, где мы были. Он когда съездил туда, на пункт-то, привёз мои документы. Уж тогда я окончательно осталась в 19-м полку.
Ну уж тут началась наша жизнь. Назначили нас, девчонок, по точкам. Мужчин отправляли на фронт, а девушек заменяли ими. Там молодёжь была и старики были. На точке, куда я попала, был мужчина, сержант, уже в годах. У меня был пулемёт БК, у него – ДШК. У нас на точках стояли пулемёты: один БК, один ДШК. Но они разные были. БК он был как «Максим», а у ДШК ствол был как хобот. Предусмотрели и нам, девчонкам, сделали вокруг пулемёта подставки. И пришлось учиться. Стали учить нас устройству пулемётов, как заряжать, вообщем, всё.
И.: – Где это происходило?
Р.: – В Москве. По-моему, мы начали на 20-м заводе. Авиационный он был, но уже эвакуированный. Мы туда стали для того, чтобы остатки хоть сохранить. Ну, я вот тут по Москве и шастала. Я сейчас только поняла: ребятишек или мужчин – на фронт посылали, а девушки их заменяли на точках. Многие точки я обошла.
И.: – Для чего нужны были эти точки?
Р.: – Чтобы самолёты не появились над нашей Москвой. А было. Один раз только нас на точки расставили. Пришлось маленько тренироваться. Нас ведь гоняли – ой-ой-ой! В секунды надо было успеть на точку. И вдруг кричат: «Воздух!» Мы – скорей, скорей, скорей! Не успела – снова ложишься. Опять: «Воздух!» Опять бежишь. Наш муштровали там ой-ой-ой! Вот один раз ночью, спали уже, даже не думали, что что-то будет. И вдруг: «Воздух!» Ой! Мы раз-раз собрались, бегом-бегом на точку. А самолёт почти что над нашей точкой. У нас прицелы были. Они брали только на высоту 1800 метров. У нас из мужиков остались только еврей один и ещё один, тоже пожилой, мужчина. Пока он ботинки зашнурил, пока обмотки намотал, пока он сам себя одел, и граф по этой по точке-то идёт, по крыше. На крышах ведь мы стояли, пулемёты были на крышах. А идти-то снизу. Он когда ещё попал-то на точку? А уже самолёт пролетел не знай куда! И вот мы постояли-постояли, посмотрели. Такие круги есть на пулемётах: показывает, на какой высоте самолёт. Когда он ниже спускается, тогда только его можно бить. А если он в этом кругу не появится, то мы не имеем права даже это делать. Потому что мы свою точку выкажем, а не попадём. И вот у меня два раза так получилось. Девчонки ушли на обед, а мы дежурили с сержантом как раз. Нас ещё учили по звукам моторов услышать. «Мессершмит», например – у него один звук. «Вульф» – у него другой звук. Я говорю: «Дядя Вань (я его на точке всё дядей Ваней называла)». «Слышу, слышу». «Вроде, звук-то не наш?» Он говорит: «Сейчас, сейчас посмотрим». И вот мы оба стоим и глядим на прицелы-то. Нет, высоко, и даже разобрать нельзя по фюзеляжу. Мы и фюзеляжи знали, у какого самолёта какой фюзеляж. И всё-таки не видать. Я шустрая была, говорю: «Дядя Ваня, давай попробуем. Может, всё-таки мы его собьём». Он говорит: «Нет. Если мы сейчас откроем огонь, значит, за нами ещё кое-кто откроет огонь, кто в Москве. А нам это не выгодно. Они будут знать, где наши точки стоят». За лесом стояли наши малокалиберные пушки нашего полка. «Там должны его настичь». Потом уж, когда командир полка к нам приезжал, говорит: «Ну, девчонки, вот молодцы!» А командир взвода говорит: «Хотели ведь открыть огонь-то!» На меня показывает: «Эта несмышлёныш, она старалась показать себя, мол, давайте, выстрелим». Конечно, хотелось выстрелить! Он же жужжит над головой! Он выразил нам благодарность и уехал. Потом мы слышим, что за лесом наши точки сбили его. Оказывается, он потерялся. Он летел не туда, куда надо. А он был в обмундировании, продукты у него были в самолёте.
И.: – Это был немецкий лётчик?
Р.: – Немецкий.
И.: – А какой был самолёт?
Р.: – По-моему, «Мессершмит» он сказал.
И.: – Его в плен взяли?
Р.: – Да. Он сам приземлился. Со всех сторон его окружили – куда он денется? Ведь тогда Паулюс целую армию под Сталинградом сдал! А это – мелочь! Ну и наши девчонки погибли. Уйдут на пост. Вот, например, здание пятиэтажное. Мы дежурили на крышах. А на пятом этаже были наши комнаты, где мы отдыхали, спали. Чтоб нам быстрее туда. И вот две девочки погибли. У нас комсомольские билеты были в гимнастёрке в карманах. Потом я там же в партию вступила. Девчонки все были членами в кандидаты. У этой девочки – так же. Там тоже были подлецы. Пока она вытаскивала билет, зажала в кулаке, он её задушил, чтоб не слышно было. Как её нашли – партбилет был у неё в руке. Там же полно было уголовников. И с тех пор мы стали на внутренней стороне носить, нам сшили мешочки.
И.: – Другие как погибли? Вас бомбили?
Р.: – Нет, не бомбили. Караулили. Мы ходили всегда одни, сами на точку. Это случилось не в нашем взводе. Некоторые по коридору ходят, по чердаку, большие расстояния. Подкарауливали. В Москве подкарауливали в любом месте. За городом было спокойней: в Волоколамске, в Ржеве. До Ржева я немножко не дошла. Когда туда привезли, прям красна была река Яуза от крови, и даже ещё трупы плавали. Только-только Ржев освободили. Там тоже тяжело было.
И.: – Клавдия Николаевна, ваши пулемёты на крышах жилых домов стояли?
Р.: – Нет. Они стояли только на этих… Вот я стояла на 19-м заводе, 20-м, на «Богатыре» (это фабрика, сапоги резиновые делали), на мосту стояла на Крымском. Там парк был за мостом, а мост Крымский, если кто знает Москву, он большой мост, громадный. И основная задача у нас была – все эти здания производственные сохранить. В последнее время я стояла на «Правде», редакция «Правды». Год я там стояла. Там мы салютовали в дни Победы. Взяли, например, Клязьму, Рязань – как только наши освобождают какой-либо город или населённый пункт, там мы бежим на точки и салютуем. У меня была шестистволка. А на точке было пять шестистволок. Из этих шестистволок мы салютовали каждую нашу победу. Иногда день – кто занимается чем. Я, например, дежурила в столовой или на КП полка. КП полка – это штаб полка. В последнее время, когда перевели нас на КП полка, там знамя полка было. Которые свободные девчонки, мы стояли у знамени полка, охраняли его. Это надо четыре часа по стойке смирно стоять.
И.: – В форме надо стоять, да?
Р.: – А где у нас платья? У нас платьев и не было.
И.: – Что входило в форму?
Р.: – Нижнее бельё всё было. Даже прокладки, всё было предусмотрено. Был отдельно пояс, и прокладочки были пошиты с пуговичками. На белье были петельки. А после мы их выкидывали, не стирали. Где там повесишь? То мальчишки, то рабочие. На «Правде», например, везде рабочие были. На крышу вывесишь что ль?
И.: – Вы, девчата, юбки носили или штаны?
Р.: – Зимой у нас брюки были тёплые, ватные и гимнастёрка, валенки, носки – всё это было. А внизу были тёплые рубашки. А летом – юбки.
И.: – На голову что?
Р.: – «Пирожок» – пилотка. И шапка – зимой.
И.: – То есть вы не мёрзли?
Р.: – Всяко было! Опоздает завхоз… Придёт, бывало, спросит, кому что надо. Запишет.
И.: – Клавдия Николаевна, Вы местных, москвичей помните?
Р.: – Нас ведь больно-то не пускали никуда. Мы как-то раз пошли в кино поблизости. А ушли без увольнительных. А прошёл мимо высший чин. И мы не козырнули ему. И он нас раз! в КП. Девчонки! Что мы… Маленько пожурили-пожурили, выпустили. Зато уж на точке было ой-ой! жарко! Ну что с нас возьмёшь? Откуда мы что знаем? Отпросились у старшего сержанта: «Мы сходим в кино?» Не на посту стоим. Мы четыре часа стоим, четыре отдыхаем. В другой раз за сутки только четыре часа придётся уснуть. Потому что с четырёх до восьми отстоишь, а том уже в двенадцать идти. Четыре часа уснёшь, а там опять дежурить.
И.: – У вас кухня была, да? Чем кормили?
Р.: – Хорошо кормили. Я как-то сама поварила. Уже далеко от Москвы ушли, только охраняли. Все продукты были.
И.: – То есть дефицита продуктов в Москве не было?
Р.: – Нет, нет. Тогда были американские консервы. Из них быстро можно приготовить что-нибудь. А я готовить научилась ещё дома, потому что мама работала, а мне пришлось трудиться. Я уж готовила хорошо. Мальчишки всегда: «Ой, как ты хорошо готовишь!»
И.: – Когда освобождали города, вы салютовали. Почему?
Р.: – Это день победы! Это наша победа! Радость. 1-го, 2-го мая мы уже знали о полной Победе. Я как раз стояла у знамени на КП (командный пункт) полка. Тут поговорили-поговорили по телефонам, а потом все побежали. Говорят, выгружать надо ящики, кузовка пришла. Кто свободный был, ящики выгружают. Ну, думаю, значит это салют кому-то. Это ракеты привезли. Вот у нас пять стволов, пятистволка. Одна ракета зелёная, одна красная, одна белая, другая коричневая или жёлтая. Нас учили холостыми вперёд. Они как пули бронебойные. Туда их затолкаешь. Пластина такая, покрываешь ею, закрепляешь её и ждёшь. Он скажет: «Пли!» Мы – раз! Все 5 штук должны выстрелить в одно время. И не дай Бог если кто-то опоздает. И вот нас тренировали – ой-ой! На кухне дежурю, а мне командир полка: «А Вы что, всё ещё здесь?» «Сейчас побегу». «Беги бегом!» А я ему положу на стол (он последний приходил ужинать) и бегом! Бежишь, запыхаешься, и только смотрю на старшего лейтенанта, как бы он мне по затылку не дал. Я всегда во время успевала.
И.: – Сколько человек обслуживало пулемёт?
Р.: – Четыре. На одной точке восемь человек у пулемётов. Нас шестнадцать человек было в комнате, чтобы попеременно: одна стоит, три отдыхают.
И.: – У вас оружие на посту было?
Р.: – Карабины у нас были.
И.: – Как вы узнали про Победу?
Р.: – А, ну и вот, я слышу, все мечутся, кто свободный – давайте ящики выгружать. Когда я освободилась в 8 часов, тогда только узнала: салютовать будем за Берлин 2 мая. А уж 9 мая был вообще большущий салют. Когда маленькие города берём, мы – 10-15 залпов. А уж если большой город, то 20 обязательно. А когда Победа была, 25 залпов мы делали. Знаете, до чего красиво! Вот победный: наши пулемёты, наши точки, они букеты вверх запускают, цветы. Потом гляжу – батюшки! Ведь в Москве были и оружейники, и – колбасники мы звали их – аэростаты. Они тоже хорошо помогали сбивать самолёты вражеские. Они не знали, где они стоят и летят напрямик. Аэростаты ставили поздно, к вечеру их развозили вокруг Москвы. Мимо нас часто проходили. Они такие большущие. Одна девушка погибла на аэростате. Ветер поднялся сильный. А она уцепилась, намотала шнур на руку. А ведь в Москве маленькие улочки. И её колотило, колотило, колотило. И она не отпустила бечёвку. Остальные-то освободили быстро, а её мотало-мотало. И кверху её. И она погибла. Там, за Москвой её нашли где-то.
А в День Победы все рода войск участвовали в салюте: прожектористы, они тоже были раскиданы по частям по Москве, в одном углу, в другом углу. И вот они то туда обрушат свои лучи, то сюда. Такая красота была – ой! То сеточку они сделают, то они лягут плашмя. А наши – цветы. Потом – большой такой аэростат. На него прикрепили вперёд портрет Сталина, большой-большой. Вверх подняли. Потом – Ленина. Нет, вперёд Ленина, потом – Сталина, а потом – Молотова. Всех этих наших начальничков. А мы ещё добавили цветы свои. Ой, такая была красота. Сейчас делают – но нет! Это не салют.
И.: – Когда Вас демобилизовали?
Р.: – 25-го мая мы сделали последний салют, было 25 залпов. А числа 26-27-го нас уже увезли на вокзал. Подарки нам дали, конечно. Подарили нам два отрезика на платье. Хорошие такие прям. Цветочками. Завхоз дал нам по подушечке, простыни: заправили нам постель, и мы всё это сложили. Старшина собрал всё нам, упаковал и отправил. Никак, одна подушка у меня ещё есть, старая она уж, ей уж 70 лет.
И.: – И Вы приехали в Чистополь, да?
Р.: – Да. На пароходе из Казани ехала. Ночевала у Лизы. Мать её так рада была, ой! Моей семьи дома не было, бабушка только меня встретила. А мои плавали на пароходе. Я их потом догоняла в Осе, на Каме. Они плот вели. Сестрёнка у меня тоже с 14 лет пошла на пароход. Я пошла на фронт 11 апреля, а она 17 апреля пошла пары поднимать на пароход, на «Техник», кочегарить. Она зиму училась в ФЗУ, закончили. И их быстренько-быстренько (у нее Шура Шаломенцева подружка была) на пароход отправили. Нина пять лет, всю войну на пароходе плавала.
*******************************************
Клава, окончив 7 классов школы N9 4, поступила на судоремонтный завод счетоводом. В 1942 году девушка с группой подруг получила повестку о призыве в Красную Армию. Апрельским солнечным днем девчата добрались до Казани на лошадях, через Каму шли пешком, преодолевая страх, лед был покрыт большими лужами, местами трещал.
Вскоре Клава стала бойцом 2-го зенитно-пулеметного полка противовоздушной обороны. Они стояли на страже московского неба, стараясь не пропустить ни одного вражеского самолета к сердцу Родины. Несли боевое дежурство на оборонных предприятиях, на территории завода «Богатырь», на Крымском мосту, на крыше здания редакции газеты «Правда». Спать приходилось по 2-3 часа в сутки. Старший наблюдатель-разведчик, пулеметчик - несколько специальностей освоила хрупкая, но сноровистая девушка. Ее наградили орденом Отечественной войны, медалями Жукова, «За победу над Германией в Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.», юбилейными.
Вечером 9 мая 1945 года зенитчики стреляли ракетами - салютовали победителям. Все небо Москвы было расцвечено словно огромными прекрасными букетами цветов. После войны ефрейтор Николаева много лет отдала часовому заводу.
Источник: Солдаты Победы.1941-1945.Книга 2. Чистополь. 2012. - С. 33.
