БЕЖЕНЦЫ
Когда началась война, мне не было еще и трех лет, брату – около десяти, сестре – 15. По рассказам старших знаю, что война застала нашу семью недалеко от Каунаса: папа был военнослужащим. Как вспоминали мои брат и сестра, с утра 22 июня грохотали разрывы снарядов, но они думали, что идут учения, т.к. с утра воинская часть ушла в лагеря. Оставались только солдаты, охранявшие военный городок. В 12 часов прозвучало обращение Молотова о начале войны. Приехал отец, велел срочно готовиться к отъезду. Около 18 часов пришла грузовая машина, в ней разместились семьи комсостава. Было не до вещей – взяли самое необходимое. Так мы стали в один день беженцами, которым предстоял долгий путь по мукам и страданиям, путь в неизвестность. Наш путь протянулся почти через всю страну: Каунас – Полоцк – Коломна – станица Крымская в Краснодарском крае- Махачкала – Красноводск – Каинда в Киргизии.
В детстве мне часто снился сон: я спускаюсь по лестнице, а она за мной сгорает, мы бежим от огня, а огонь бежит за нами. Мне казалось, что этот сон повторяет событие, случившееся с нами в начале войны. Но мама сказала, что на самом деле мы ехали на грузовой машине в горящем коридоре – огонь горевших с двух сторон улицы домов сомкнулся над нами. Улочки в Прибалтике узкие… У мамы с головы слетела косынка и на лету сгорела.
Как вспоминала сестра, на машине нас должны были довезти до Вильнюса, но он уже горел, так что мы доехали до Полоцка. Там всех нас погрузили в товарные вагоны (после скота), так мы доехали до Коломны – родины папы. По дороге наш эшелон обстрелял немецкий летчик. В нашем вагоне жертвой оказалась старушка, в которую, пробив крышу, попала шальная пуля. Были раненые, были сердечные приступы…
Наше пребывание в Коломне было недолгим: маму вызвали в военкомат и предложили отправиться в Сибирь, т.к. фашисты приблизились к Москве. Мама попросила, чтобы нас отправили в Краснодарский край – ее родину, так как у нас совершенно не было теплой одежды. Добрались до станицы Крымской, но и фашисты тоже туда подошли. Снова пришлось уезжать.
До Минвод добрались поездом, но там застряли – налет вражеской авиации уничтожил станцию, пути и составы. Как вспоминал брат, мы спрятались под вагоном – пронесло. А вот судьба тех, кто укрылся на вокзале , была ужасной – именно туда угодила бомба. Смотреть на то, что осталось от спрятавшихся там людей, было невозможно. А мы бросили последние вещи и пошли пешком. Меня пришлось по очереди нести на руках, а потом нам в поле попалась слепая лошадь, на которую меня и посадили. До станции Прохладной дошли, а там сели на груженые платформы и доехали до Махачкалы.
Как вспоминала сестра, в Махачкале нас отправили на санобработку и отвезли на пристань – просто на голый песок, кишащий вшами. Просидели там две недели за высоким забором, занимая очередь в туалет задолго до желания. Детям до трех лет выдавали 500 грамм манной каши. Потом нас погрузили на пароход и отправили в Красноводск. Здесь целую неделю ждали состав. Весь день жались на грязных тротуарах, а ночью на них же укладывались спать. Но ненадолго: часа в три ночи вставали и шли в очередь за селедкой. А воды в городе не было совсем! Привозили издалека в цистернах.
Через неделю посадили нас в товарный вагон и повезли по Средней Азии. Долго, очень тесно, очень жарко. Стояли, в основном, в поле. На станциях поезд останавливался 1-2 раза в сутки, чтобы выдать нам, что-то поесть.
Так нас привезли в Каинду. Здесь я была уже достаточно подросшая, чтобы помнить то, что производило наибольшее впечатление. В Каинде я впервые увидела красный жгучий перец, и потрогала его руками. Мама в это время договаривалась с хозяйкой о жилье. Рев был такой, что все сбежались. В Каинде я впервые попробовала мамалыгу – крутую кукурузную кашу. Это была основная еда, но ее было очень мало – постоянно хотелось есть. Сестра из Каинды ушла на фронт, мама работала, а я была под присмотром брата. Видимо здорово я его допекала нытьем, что хочу есть… Как-то он предложил мне курнуть самокрутку из сухой травы, чтобы отбить чувство голода. И посоветовал мне дым проглотить. Впечатление осталось незабываемое – я чуть не задохнулась. Брат приспособился стрелять из рогатки воробьев и зажаривать их. Мне тоже перепадало, но я обижалась, что мне он выделял воробьев помельче, чем себе. Однажды он даже выменял жаренного воробья на стакан сметаны – сытым местным ребятам хотелось попробовать наше «лакомство».
Позже, уже, будучи на пенсии, брат написал стихотворение на эту тему:
В Каинде (Киргизия) есть мостик,
А под ним бежит река, бурля…
По мосту бреду, за мною «хвостик» -
То сестричка топает моя.
Папы нет – в боях под Ленинградом,
И у мамы очень много дел.
Тихо убежать мне было надо:
«Хвостик» удивить я захотел.
Спрятался в аллее тополиной,
Шелестят о чем-то тополя.
Здесь раздолье стае воробьиной,
Здесь охочусь я на воробья.
Вытащил помощницу-рогатку,
Камешком ее я зарядил…
Все прошло в тот день довольно гладко:
Птичек шесть в тот день я подстрелил.
Шла война суровыми шагами,
Голод нас и здесь не пощадил.
Мы едой себя снабжали сами,
Всем снабжали и хватало сил.
Развели костер. На сковородке
Приготовил…Это наш секрет.
Не было в тот день в газетах сводки,
Сколько птиц пошло нам на обед.
Очень хорошо помню возвращение из Каинды: битком набитый вагон и женщина с детьми, по которым тучами ползали вши. Они залезли даже в волосы моей куклы, пришлось у куклы их вырвать, так и была эта единственная в моем детстве кукла безволосой. В Коломну пришло извещение о том, что папа пропал без вести. В комнате стоял жуткий плач, а я забилась под стол, не понимая, что происходит. День Победы я как-то не запомнила. Может быть потому, что не было вестей от папы. А вот возвращение папы, мне кажется, помню. А может быть, просто вообразила себе, что видела, как он идет, а я бегу ему навстречу. Как я могла его узнать, если не видела его четыре года, а расстались, когда мне было 2,5 года!
