Считался хлеб большой удачей,
Слепил как счастье или свет.
Степанова (Аникина) Александра Семеновна
НАМ КАРТОШКИ ХВАТАЛО ТОЛЬКО ДО ВЕСНЫ…
Когда началась война, мне было 6,5 лет. Моего отца Аникина Семена Герасимовича, 1902 г.р. забрали на фронт вместе с односельчанами. Из нашей семьи ушли четыре брата и зять, и никто из них не вернулся – все погибли. Жили мы с мамой Аникиной Марией Тимофеевной, 1901 г. р., инвалидом по зрению, в деревне Большие Дербышки. Вместе с мамой нас было пятеро – я, 1934 г.р. и мои сестры: Катя, 1921 г.р., Аня, 1932 г.р.,
Надя, 1938 г.р. В эти тяжелые военные годы мы жили, как и все вокруг, бедно и голодно. Не было мужской помощи, маме приходилось все делать самой. Чем могли мы ей помочь, маленькие дети войны? Чтобы как-то помочь семье, Катя пошла работать на завод в цех 8 контролером. На заводе ей выдали продовольственные карточки на хлеб. На этот паек мы жили всей семьей – 5 человек. Анна и я учились в школе, а Надежда была совсем маленькой.
В деревне Большие Дербышки была начальная школа – 4 класса, а в пятый класс надо было ходить в Киндери, а это далеко, ходили пешком и очень уставали. Так как я часто болела, то меня перевели в школу в поселке. Ходить ближе, чем в Киндери, но все равно через лес. Так как мы не могли по возрасту работать в колхозе, то мы ничего не получали – ни пайков, ни зерна. Все лето мы собирали иголки от сосен, чтобы топить печь. Наметем в лесу кучки и оставляем Надю караулить. И не было страшно. А еще собирали траву для коровы. Корова нас, конечно, выручала, но она ведь доилась не круглый год, а еще надо было сдавать молоко на налог – для фронта!
Мама шила кальсоны, фуфайки, их отправляли нашим солдатам. Вот такая была помощь. К нам в избу подселили эвакуированных ленинградцев – семью Кошкиных: тетю Шуру и дядю Федю. Дядя Федя работал в 15 цехе электриком на высоковольтном участке. Однажды кто-то включил рубильник, и дядя Федя сильно обгорел. Он долго лечился, а руки были все в бинтах. Тетя Шура спрашивала маму, сколько надо платить за проживание. А мама отвечала: «Что ты, миленькая, как бы нам самим не пришлось вам платить». Мы жили, практически, почти одной семьей. Ленинградцы получали хорошие пайки, а нам картошки, после сдачи так называемого «самообложения» хватало только до весны. А потом мы ее собирали на полях и огородах – мороженую и гнилую. Помню, было у нас сначала три барана, но их украли, и больше мы не заводили. Крыша сарая была с дырками, и мама залазила на нее, а мы ей подавали картофельную ботву, которой она эти дырки заделывала.
В сосновом лесу в землянках жили пленные немцы. Им разрешили свободно ходить и просить милостыню. Но ходить через лес все равно не было страшно. Наши тоже просили милостыню. Помню, Надя, совсем еще маленькая, открыла дверь нищенке и, как взрослая, сказала: «Простите, миленькие, но подать вам нечего, сами голодаем». В школе на перемене ленинградским детям давали по кусочку хлеба и конфетке. Конфетку они сами съедали, а хлеб мы у них выпрашивали, т.к. были всегда голодные. Ленинградцев же подкармливали в первую очередь.
Несмотря на тяготы военных лет, всех нас мама приучила к работе, вывела в люди. Светлая ей за это память!
