Как тяжело было нашим родителям
Когда началась Великая Отечественная война мне было 5 лет и 9 месяцев. Мы жили на Ленинградской улице г.Казани (до 1954 года улица называлась «Сталинградская»). Семья наша состояла из шести человек: папа, мама и четверо детей. Жили в двух смежных комнатах. К нам подселили двух человек, эвакуированных из Москвы. Через два года они вернулись в Москву - видимо, когда от Москвы прогнали немцев. В другие квартиры также подселяли эвакуированных из Воронежа. Хорошо помню, как они всем табором сидели во дворе домоуправления на улице Шатурской на узлах и ждали расселения.
Во дворах домов были вырыты бомбоубежища - глубокие траншеи накрытие бревнами. Часто случались воздушные тревоги. Нас, любопытных детей, родители и старшие загоняли домой. Но бомбежек не было. Говорили, что залетали немецкие самолеты-разведчики. Окна закрывали светомаскировкой. Вечерами иногда заходили проверяющие, следили за тем, чтобы окна не просвечивали. Часто не было электричества, зажигали лампадки на керосине. Посреди комнаты стояла печь «буржуйка», на ней готовили еду, ею обогревались.
Нашего папу на войну не взяли, так как он в Гражданскую войну был контужен при сражении на Гатчине. Папа видел и слышал Троцкого и рассказывал потом, что говорил Троцкий завораживающе и внушительно. Папа работал на 16 заводе (в настоящее время ОАО «КМПО») медиком, мама была домохозяйкой.
Во всем нашем доме работали только две женщины - вдовы, остальные были домохозяйками с детьми (воронежские - тоже). В бараках напротив жили рабочие из Средней Азии. Недалеко был рынок, где бывали происшествия, случалось облавы и к нам во двор забегали преследуемые. Мы их боялись.
В памяти: очереди, очереди, давки, продовольственные карточки.
Хорошо помню нормы на хлеб: папе выдавалась рабочая норма - 700 грамм, маме - домохозяйке - 250 грамм, детям - по 350 грамм, сестре - студентке медицинского института - 500 грамм. Все на нашу семью давалось 2,5 кг хлеба. Весь хлеб мы делили на 3 части: на завтрак обед и ужин - всем поровну.
Всегда хотелось есть. Казалось, что могла бы съесть весь хлеб сразу. Хлеб был тяжелый, вязкий, как глина. Чтобы разрезать его, нужно было нож обмакнуть в воду, иначе хлеб прилипал к ножу. Но все-таки хлеб быт очень вкусный. Сладкий чай не делали. Чайную ложечку сахара мама насыпала на стол, мы макали хлеб в сахар - ели так и запивали чаем. Чай был «кирпичный», прессованный. Все- все продукты и одежду выдавали по карточкам. Нормы, конечно, сейчас уже не помню. Мама часто пешком ходила по деревням менять что-то на картошку. Однажды зимой, вот так пошла в деревню с соседом, эвакуированным из Воронежа, они чуть не замерзли. Люди спасли их, дотащили до деревни и там отогрели.
Очень тяжело было нашей семье весной 1944 года. Папу прооперировали (у него была язва желудка), а маме в поезде расплющило ногу буферами между вагонов, когда она ездила на обмен, за картошкой. Мы с сестрой (мне на тот момент было 8, а сестре 11 лет) копали землю под картошку: наметим себе участок, вскопаем, поедим крапивного супа и снова копать. Какая быта радость. Однажды старшая сестра прилги из больницы от папы и принесла кисель. Видимо, кто-то угостил папу, а он - передал нам. Это было наслаждение и память на всю жизнь.
Мама часто посылала меня за крапивой на сухую реку. Там в огородах, за колючей проволокой, крапивы было много. Но хозяева прогоняли меня - попадало, было так, что и хлестали крапивой. Часто ходили за щавелем. Зато никто не гонял, окало церкви. Церковь снесли в пятидесятых годах потому, что она мешала взлету самолетов на аэродроме 22 завода (КАПО). На месте церкви сейчас пусто, там стоит памятник погибшим в Великой Отечественной войне на Сухой реке.
Потом папа изготовил плуг и землю мы больше не копали, а пахали. Мы с сестрами шли впереди, а папа с братиком (братику шел четвертый год) за плугом. Братик выполнял важную роль - он помогал обеспечивать, своим весом надавливая на ручку плуга, глубину вспахивания. Папе после операции напрягаться было нельзя, ведь шов мог разойтись. И все-таки - это было быстрее, чем копать. Очень много было фронтовиков, контуженых, раненых, инвалидов, на костылях, на самодельных тележках, без ног, обожженных, обезображенных, часто очень злых. Они дрались с фашистами. Все пережитое ими на фронте наложило отпечаток на их моральное состояние. Все голодные. Были среди них и жуликоватые. Но в основном - доброжелательные и сочувствующие люди.
Чтобы прокормиться работали и мы, дети. Работали в огородах, собирали в лесу грибы и ягоды, копали землю для высадки, пропалывали, окучивали, копали картошку. Осенью ходили по выкопанной картошке - собирали то, что осталось от копки. Когда появился плуг, сеяли овес, просо, папа сделал приспособление, чтобы обдирать зерно и варить потом на нем кашу. Нам он покоя не давал, работали мы много.
Папины родитили и он сам были из крестьян, как тогда говорили «крепко зажиточных», был приучен к труду, приспосабливался к тяжелым условиям и в городе и во время войны. Даже сарай сделали мазанку - ведь досок не было, поэтому в лесу нарезали прутьев и столбиков, сплели стены, обмазали их глиной. В сарае держали поросенка и кур. Папина хозяйственность и приспособленность к жизни помогли выжить нашей семье.
Тетрадей не было, папа приносил светочувствительную бумагу. Из нее мы сшивали тетради и сами линовали их. А сестра Варя, учась в медицинском институте, записывала лекции в книгах, между строк. Они долго хранились у нас.
Утром 9 мая 1945 года мама разбудила нас словами: «Вставайте, война кончилась!». Папа сказал: «Значит работать не будем». А мы, дети, пошли в школу. Конечно, не учились - играли в классики. Мне было непонятно: ведь Победа, надо радоваться, а мама - плачет!
Много лет прошло, но в памяти постоянно всплывают моменты пережитого. Как тяжело было нашим родителям. Мы дети, многого не осознавали, не понимали.
Вечная память тем, кто обеспечил Победу -, нашим родителям.
Их ведь уже давно нет, да и фронтовиков осталось очень мало.
Из Книги "Дети войны. Воспоминания элеконовцев"
