Мне в жизни везло на хороших людей
Семья, детство
Наша семья имеет очень интересную историю. Мы – коренные казанцы. Дед мой по отцу был купцом, умер в 1901 году. Дом, построенный им в 1883 году, по сей день стоит без осадки, именно его Олеся Балтусова, ныне помощник президента, как памятник истории, показывала нашему президенту, когда знакомила его с культурным и историческим наследием старо-татарской слободы. Этот дом расположен на пересечении улиц Парижская Коммуна и Тукаевская и на нем есть мемориальная доска. В советское время в доме находилась швейная фабрика.
Отец мой Мухамет Валеевич был первым профессиональным скрипачом из татар. Его скрипку я недавно подарил музею Салиха Сайдашева. Они были друзья: Салих Сайдашев, мой отец и Загидулла Яруллин (отец композитора Фарида Яруллина). До революции в Казани был Восточный клуб – культурный центр Татарской слободы, который располагался в трехэтажном доме напротив нынешнего театра имени Галиаскара Камала (ныне ул. Татарстан, дом 8). В клубе работал оркестр, в котором играл мой отец. До революции и после отец служил артистом в оркестре татарского драматического театра. Со дня организации радиокомитета в 1927 году отец был артистом оркестра радиокомитета, с 1937 года – артистом симфонического оркестра филармонии, а с 1939 года работал артистом оркестра татарского оперного театра. Он выступал и с сольными номерами. Помню, как он рассказывал, что в 1938 году симфонический оркестр филармонии выезжал на гастроли в Запорожье и вернулся оттуда без дирижеров. Их арестовали, как врагов народа.
До июля 1931 года жили мы в доме 18 на месте нынешней улицы Татарстан. В июле 1931 года случился сильнейший пожар, и наш дом в числе других сгорел. Мама сумела спасти только детей. Мы остались ни с чем и первое время жили в доме друга отца пианиста Гумерова. Через некоторое время, не дождавшись предоставления жилья исполкомом, мы оказались в частном доме по улице Аккым атцы (Нур Баян), где прожили до 1950 года.
После пожара отец сильно заболел, и мама пошла работать на валяльно-войлочный комбинат. Через 2 или 3 месяца отец вышел из больницы и сказал: твое дело детей воспитывать. А было в семье четверо детей. Пятый ребёнок родился в 1936 году. Больше мама нигде не работала, только в годы войны немного подрабатывала продажей собственной продукции: кофе и сливочные помадки.
Маму выдали замуж в 17 лет, в 25 лет у неё было уже четверо детей. Я был вторым ребёнком в семье. У нас никогда не было дома ни крика, ни ругани. Мама умела все делать спокойно и тихо, хотя мы доставляли ей немало проблем, как и всякие дети. Например, я однажды, еще не учась в начальной школе, занялся бизнесом.
А дело было так. При школе, куда я должен был поступать в первый класс, на лето организовывался детский лагерь, и я в него ходил. В те дни, когда мы не выезжали за город, нам выдавали сухой паёк на руки. Тогда была карточная система снабжения продуктами, а в школах детей подкармливали. Я, послушавшись ребят постарше, на колхозном рынке продал хлеб и купил яблоки. В первый раз принёс домой яблоки, мама мне ничего не сказала. Через некоторое время мы с ребятами опять пошли на рынок. Я стою, держу хлеб. Вдруг из-за спины протягивается рука взрослого и забирает мой хлеб. Поворачиваюсь – мама. Ни окрика, ни шлепка, просто сказала: иди домой. Пришёл домой, сел на сундук. Когда пришёл отец, мама ему, по-видимому, все рассказала. Сижу, меня никто не приглашает к столу. Отец ушел на спектакль и вернулся часов в 11 вечера. Я всё сижу. Мама подошла и сказала: иди, покушай и больше так не делай. И так было всегда.
Когда я постарше стал, и где-то задерживался, мама меня не ругала. Конечно, она переживала, волновалась, но никогда голоса не повысила, а мне хватало тихого маминого слова. И позже старшая сестра называла меня маминым любимцем. Отец тоже нас не бил. Но бывало, когда видит, что мы за столом начинаем шалить, возьмет в руку лучинку, сидит и улыбается. Мы уже знали, что надо убегать.
Учился я в татарской школе N1. В ту школу, куда я должен был поступать, меня не приняли по возрасту: на 1 сентября мне не исполнилось еще 8 лет. Это была русская начальная школа №10, которая находилась в переулке напротив Тихвинской церкви (здания, кажется, уже нет). Спустя пару месяцев отцу удалось договориться со знакомым директором татарской школы №1. Первые два класса мы занимались в каких-то приспособленных помещениях, а с 1935 года школа переехала в новое здание (сегодня это школа N80 на улице Татарстан). Школу я окончил на отлично и имел право поступать без экзаменов в любой техникум. Мы с другом выбрали речной техникум, потому что жили в районе речников и железнодорожников. Но мой дядя посоветовал, чтобы я отдал документы в авиационный техникум на отделение моторостроения. Он считал, что с таким образованием у меня всегда будет работа.
Авиационный техникум
После окончания школы в 1940 году я поступил в авиационный техникум. У нас были очень хорошие преподаватели, и учился я легко, с удовольствием. Первый год учебы был удачным. Потом началась война, и многих преподавателей забрали на фронт. В памяти осталась такая картина: в конце июня сорок первого года иду на последний экзамен, а впереди шагают молодые ребята с котомками и громко обсуждают, что к осени вернутся домой. Это были призывники. Именно такое настроение было у всех, ведь до того у Советского Союза был опыт: война с Японией, с финнами – мы всюду побеждали, значит, и сейчас победим.
Помню, как у всего населения собрали радиоприемники, чтобы люди не слушали зарубежные радиостанции. А у одного преподавателя приемник остался, и он, придя в техникум, в узком кругу рассказывал, очевидно, о том, что услышал. Вокруг него собирались человек пять слушателей. На них донесли, и их всех посадили. Такие были порядки.
Первого июля 1941 года студентов авиационного техникума, кого не забрали по возрасту в армию, направили на заводы. Нас, мотористов, послали на моторостроительный завод N27 (ныне КМПО), поэтому мой рабочий стаж начинается со 2 июля 1941 года на моторостроительном заводе N27. Нас пятерых определили в литейный цех. Я был маленького роста, худенький. Литейный цех, шихтовый двор... Через несколько дней подошел ко мне начальник цеха по фамилии Орлов и говорит: не твое это место. Он отвел меня в материальную кладовую и посадил на выдачу материалов.
В августе - на учебу, уволился, но объявили, что учеба начнётся только с первого октября. Тогда я устроился на самолетостроительный завод 124 имени Серго Орджоникидзе, попал в цех центроплана клепальщиком. Мое обучение длилось всего неделю. Помню, что в первый день самостоятельной работы я первое сменное задание не выполнил. По окончании смены собрался домой, но мастер меня не отпустил (мастером был молодой парень по фамилии Конев). Он повел меня к начальнику, а тот говорит: война, ведь, самолеты нужны. И я вернулся опять в цех и допоздна выполнял свою норму.
В октябре учеба в техникуме тоже не началась. Многих студентов послали рыть противотанковые рвы (окопы). Немногих, в том числе и меня, оставили в городе. Нас послали на уборку картофеля в Высокогорский район. В памяти осталось, что 4 октября с вечера повалил снег и не переставал до 9 октября. Мы приехали, а все поле покрыто толстым слоем снега. Копать не имело смысла, и нас отправили домой. Мы шли до железнодорожной станции: гуськом, ступая след в след, ориентируясь по телеграфным столбам. А там, на поезде - в город и – по домам.
До возвращения основной группы с рытья окопов, по совету одного из взрослых жильцов, мы сколотили бригаду из 3 человек и пошли работать дровосеками. Вооружившись пилой и двумя топорами, мы встали у биржи труда, которая находилась на углу нынешних улиц Московская и Парижской Коммуны. Это конечно была никакая не биржа, а просто открытая площадка, где еще до войны стояли перевозчики мелких грузов с двухколесными тележками в ожидании, что кто-то их наймёт.
Мы встали у стены здания, где размещалась артель «Азат хатын». Нас заметили, пригласили в контору и предложили распилить и расколоть находящиеся на другой улице брёвна. Для нас работа была не из легких, ведь самому старшему из нас не было и 16 лет. Распиливали прямо на снегу, выкатывая бревна длиной 5-6 метров из под снега. Распиленные баклашки мы кололи на дрова, которые в конце рабочего дня рабочие артели «Азат хатын» увозили на лошадях. С нами расплатились деньгами. Дальше нас стали приглашать уже в дома. Там валютой были продукты (хлеб, иногда плюс обед). А весной мы сбрасывали снег с крыш домов, скалывали лёд.
Учёба в техникуме началась лишь в конце января 1942 года. В тот год зима была особенно холодная, а еще и город остался без топлива. В техникуме не топили, в домах появились буржуйки. Мы с братом для дома собирали уголь вдоль железной дороги, идущей от грузовых причалов на Волге.
Летом, наученный таким опытом, город запасался дровами на лесозаготовках. Техникум, чтобы заготовить топливо, отправил нас, бригаду студентов, на «Бакалду», то есть на Волгу, разгружать баржи. Работали таким образом: на спину тебе кладут подушку грузчика, спускаешься на дно баржи, где на спину нагружают дрова, с ними поднимаешься по трапу, выходишь на берег и сбрасываешь их. Так целый день. Было тяжело, но весело. За каждые 10 кубометров дров, выгруженных бригадой, давали право выкупить 1 кубометр дров через Казгортоп. Позже я смог заготовить и для дома 4 или 5 кубометров дров. В тот год я побывал и на лесозаготовках вместо отца с артистами оперного театра – срубал топором сучки с поваленных деревьев.
Во второй половине лета одну сборную группу учащихся во главе с преподавателем техникума послали в Чистопольский район на уборку зерновых. Там я познал удобство лаптей на полевых работах, научился косить. По завершении работ нас снабдили продуктами на дорогу и до пристани на реке Кама проводили. Шли мы пешком с вечера до утра. День пробыли у реки и поняли, что на пароход рассчитывать не стоит. У Мурзихи переправились на другой берег на пароме и, не задерживаясь, пошли до Казани пешком. Шли двое суток. Вышли через Ометьево на конечную остановку трамваев 4 и 6 маршрутов. Дома я оказался поздно вечером. Мама, увидев меня, обрадовалась, накормила и уложила спать на полу в прихожей. А с утра я побежал в баню смывать с себя всю грязь.
В первых числах января 1943 года я был призван в РККА (в связи с чем приказом директора от 6.января 1943 года был исключен из числа студентов техникума) и был зачислен курсантом Житомирского пехотного училища. В годы войны оно находилось в Казани на Адмиралтейской слободе. Из училища был уволен в середине марта 1943 года на основании Приказа Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина, как студент техникума, готовящего специалистов для оборонной промышленности.
Работа после окончания техникума
В 1943 году в техникуме был самый большой выпуск мотористов: наборы 1939, 1940, 1941 годов. Большая группа выпускников была направлена в Москву на завод №500 в Тушино. Оставшиеся мотористы были направлены на казанский завод №16. В отделе кадров завода меня и еще троих выпускников отправили технологами в цех 44. А мой ближайший друг Фарид Халфин и еще одна девушка Кулагина были направлены в ОКБ.
Цех 44 располагался недалеко от железнодорожного вокзала на улице Сакко и Ванцетти (ныне Яхина). В нём изготавливали чугунные заготовки для поршневых колец для 12-цилиндровых моторов ВК-105, а поршневые кольца изготавливали на основной территории. Цех 44, до передачи его заводу №16, был заводом «Красный путь» и имел все заготовительные цеха: литейный, термический, гальванический, механический и другие.
Меня приняли технологом с 3 сентября 1943 года. Но, так как из-за единственной номенклатуры технологам практически делать было нечего, начальник цеха Кулолаев и начальник тех. бюро Макашев решили технологов поставить за станки с работой в 2 смены. А я уже поступил в КАИ и учился на вечернем отделении. Посоветовавшись с другом, я попросил в отделе кадров направить меня в ОКБ. Начальник цеха не возражал. Так с 9 ноября 1943 года меня зачислили техником-конструктором технологической службы ОКБ.
ОКБ
ОКБ, как оказалось, было особое конструкторское бюро НКВД – спец. тюрьма для интеллектуалов. Там работали репрессированные крупные специалисты и ученые (В.П.Глушко, С.П.Королев, Жирицкий и другие). Располагалась эта тюрьма в административном корпусе заводоуправления авиационного завода N22 (ныне КАПО имени Горбунова), в левом крыле на 3 этаже. А на первом этаже был отдел кадров завода N 22.
В первый день, когда я пришел в ОКБ, заместитель начальника провел меня в комнату и передал начальнику конструкторского бюро технологической службы. Бюро занимало в общей комнате, окна которой выходили на улицу, уголок, отгороженный тремя чертежными кульманами. Начальник бюро расспросил меня: что окончил, по какой специальности, какого года рождения. Передал мне листок бумаги и попросил написать фамилию, имя и отчество. Он показал мое рабочее место, ознакомил с режимом работы (начало в 8 часов утра, конец – в 17 часов, перерыв на обед с 12 до 13 часов) и отправил меня домой, попросив явиться на следующий день без опоздания.
На следующий день я, придя на работу, встал за чертежной доской, прикрепил лист ватмана и собирался что-то делать. Вдруг слышу свое имя и отчество, но не реагирую. Слышу еще раз, и как-то оцепенел. Не знаю: покраснел или нет, но мне стало неловко: меня, мальчишку, называли по имени и отчеству. Как я потом убедился, в ОКБ ко всем, в том числе и молодежи, обращались только по имени и отчеству.
Позднее я узнал, что начальником особого конструкторского бюро (ОКБ) был В.П. Бекетов - чекист с инженерным образованием, главным конструктором был В.П. Глушко (заключенный). Группа В.П. Глушко занималась реактивными (ракетными) двигателями (РД). Заместителем В.П.Глушко по летным испытаниям был главный конструктор реактивных установок С.П. Королев (тоже заключенный). Кроме группы Глушко в ОКБ была группа Добротворского, которая проектировала поршневые двигатели.
РД-1 – это реактивный ускоритель для самолетов ПЕ-2, изготавливаемых на заводе N22. Применение реактивных двигателей обеспечивало кратковременный прирост скорости полета почти на 100 километров и позволяло сократить длину разбега при взлете более чем на 70 метров. Испытаниями руководил С.П. Королев, поднимаясь в небо в качестве испытателя. В 1943 году Госкомитет обороны СССР принял решение начать серийный выпуск разработанного в ОКБ изделия РД-1.
Жили и работали заключенные на 3 этаже заводоуправления. Когда кому-то из них надо было пройти на территорию завода, в опытный цех, его сопровождал охранник без оружия. Обычно охранник оставался в коптерке, а заключенный шел дальше по цеху и занимался своими делами. Если заключенному надо было идти в другой цех, он подходил к коптерке, и охранник вел его дальше.
Наше бюро занималось проектированием технологической оснастки и перед новым 1944 годом его перевели в цех 30 ОКБ (на территорию завода). На большой закрытой площади выделили уголок, поставили стенки из металлического листа, навесили дверь. Нужен был замок. Решили сделать висячий кодовый замок. Пока думали, какой же код набить, начальник бюро назвал цифры 11538 и сказал, что до гроба этот номер не забудет. Потом уж мы узнали, что это была дата его ареста.
1944 год – начало серийного выпуска РД-1. Нашему бюро поручили спроектировать специальные токарно-копировальные станки по рацпредложению Н.Н. Артамонова («зек»), начальника участка серийного производства РД на территории главного корпуса завода. Станки были сделаны, доведены до ума в цехе. Помню: один станок сделали, проверили, всё нормально. На следующий день приходим – его нет. Второй станок сделали – опять исчез. Я только позже узнал, что станки были переданы на участок серийного производства РД. Я общался только со своим руководителем и главным технологом ОКБ Бодня М.Е.. Оба были заключенными.
В августе 1944 года за разработку и постановку в серийное производство РД-1 Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июля 1944 года были освобождены со снятием судимости многие заключенные. ОКБ разделилось на 2 КБ. КБ под руководством В.П. Бекетова работало над реактивными двигателями (РД). КБ под руководством С.Д. Колосова работало над поршневыми двигателями. Завод в те годы выпускал 12 цилиндровый двигатель ВК-105, а ОКБ занималось созданием 24 цилиндрового поршневого двигателя.
Освобожденные заключенные (руководителя бюро, в котором я работал, в их числе не было) продолжали работать, но только уже как вольнонаемные. Всем им предоставили жилье в Соцгороде, в домах завода №16.
Очень четко я запомнил день освобождения заключенных. Это - незабываемо. Всех освобожденных, кто работал в цехе, ОКБ, или заходил в цех, поздравляли. Чтобы поздравить главного технолога, я поднялся на 2 этаж, пожал ему руку, он радостно улыбался, а из глаз его капали слезы.
В 1945 году пришла Победа. Все работники заводов 16 и 22, жившие в городе, в тот день на работу не пошли. Помню, что за мной рано утром зашел мой друг, и мы отправились на улицу Баумана. Что там творилось: люди знакомые и незнакомые обнимались, целовались, пели, плясали. И так до позднего вечера.
В 1945 году наступил век реактивной авиации. Завод перестал выпускать и поршневые двигатели и реактивные ускорители РД-1 и завод начал производство реактивных двигателей РД-20 (БМВ-003), которые устанавливались на реактивные истребители МИГ-9.
А в 1946 году летом мне вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
ОКБ Бекетова переехало в Москву в 1946-1947 годах. Наверное, мне повезло встретить таких людей и работать среди них. Это были большие специалисты и очень культурные люди, у них было чему поучиться. Жаль, что я тогда был очень молодой, и не все видел, и не все мог понять.
В 1949 году я окончил вечернее отделение КАИ. С 1950 по 1952 годы работал на заводе №16. В 1952-1958 годах работал в КАИ на кафедре производства авиадвигателей. С 1958 по 1966 годы – на компрессорном заводе. Но где бы и кем бы я ни работал, меня всюду окружали хорошие люди – руководители (мои учителя) и мои коллеги, большинство из которых были моложе меня. А хочу назвать имена моих руководителей. В ОКБ – М.Е. Бодня, П.С. Акимов; на заводе №16 – Ф.И. Режда, А.И. Новокрещенов, И.Ф. Лерман; на компрессорном – Д.Н. Державин, Т.С. Ломакин.
С 1966 по 1987 год работал на заводе «Электроприбор». Но это уже другая история.
Яушев Ахмет Мухаметович – директор Казанского завода «Электроприбор» с 1966 по 1987 годы, имеет звания «Заслуженный машиностроитель РСФСР», «Почетный авиастроитель СССР».
Окончил КАТ в 1943 году, КАИ - в 1949 году. С 1943 года по 1952 год работал на КМПО, с 1958 по 1966 годы – на Казанском компрессорном заводе главным технологом, затем главным инженером. С 1952 по 1958 годы и с 1987 по 2007 годы преподавал в КАИ – КГТУ имени А.Н. Туполева, имеет ученое звание доцента.
Под руководством А.М. Яушева были освоены и внедрены в производство около 200 новых изделий. В их числе системы автоматического управления истребителями МиГ, системы кондиционирования кабин и салонов самолетов Ил-76, Ил-86, системы автоматического регулирования, контроля температуры и оборотов двигателей, гиростабилизаторы для ракет, в том числе для системы стыковки космических кораблей. Под его руководством и при его личном участии на заводе было проведено техническое перевооружение со значительным расширением производственных мощностей, были построены почти половина всего жилищного фонда, поликлиника и стационар, шесть детских садов.
Ахмета Мухаметовича неоднократно избирали депутатом городского Совета народных депутатов. Он был награжден орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», другими медалями.
