Религиозные объединения Татарстана в годы Великой Отечественной войны

К началу Великой Отечественной войны в результате массированной атеистической пропаганды, репрессий в отношении верующих и духовенства, после общесоюзных антирелигиозных кампаний, религиозные объединения в Татарской АССР находились на грани полного уничтожения.

Фото №89488. Мечеть Ш. Марждани. Казань. 1950-е

К 1941 г. на её территории официально действовали всего лишь две общины Русской православной церкви – в городах Казани и Мензелинске.

Сведения о количестве официально действующих в республике мусульманских религиозных объединений – неоднозначны. В статистических сведениях уполномоченного Совета по делам религиозных культов по Татарской АССР, датируемых второй половиной 1940-х гг., пять мусульманских религиозных объединений в графе «дата регистрации» обозначены следующим образом,  «зарегистрированы как ранее действующие», т.е. прошедшие перерегистрацию[1]. В этой связи можно предположить, что к началу Великой Отечественной войны на территории Татарстана официально действовало по крайней мере пять мусульманских объединений.

Что касается протестантских общин, то, согласно сведениям И.П. Корнилова, по данной конфессии к концу 1930-х гг. на территории республики не осталось официально действующих объединений[2]. Однако, не менее 16 групп евангельских христиан в это время действовали в Татарской АССР нелегально[3]. В отношении объединений других конфессий (католических, старообрядческих, иудейских) республики, сведения ещё более скудные. В официальных документах отсутствуют данные, которые подтверждали бы факт легитимного функционирования религиозных общин этих верований на период начала Великой Отечественной войны. Вероятно, часть их была ликвидирована властями, а часть была вынуждена действовать на неофициальном уровне. 

Ситуация стала меняться в 1941 г., с началом Великой Отечественной  войны. Представители всех конфессий, действовавших на территории СССР,  выступили с патриотическими воззваниями к своим последователям. Деятельность верующих и духовенства в этой связи выражалась в самых различных формах, начиная от непосредственного участия в боевых действиях на фронте и заканчивая сбором в тылу материальных средств в фонд Красной Армии. В Татарской АССР религиозными объединениями городов Казани и Мензелинска к марту 1944 г. в фонд обороны страны было собрано 1272,4 тыс. руб. Кроме того, государству было сдано около 4 фунтов золота и собраны подарки бойцам и командирам Красной Армии – всего 476 предметов[4].           

Тот факт, что религиозные организации заняли патриотическую позицию и выразили готовность всемерно поддержать и оказать содействие Советскому правительству в его борьбе с внешним агрессором, стало логическим продолжением курса религиозных организаций на «мирное сосуществование» с враждебно настроенной по отношению к ним властью. По словам А.Б. Юнусовой, «и до войны как церковь, так и верующие зачастую активно поддерживали всевозможные начинания и кампании советов, … не противопоставляли себя стране и властям»[5]. Новым же явлением во взаимоотношениях государства и церкви стала ответная реакция властей, выразившаяся в относительном смягчении политики государства в области религии. Действительно жёсткий контроль, установленный сталинским режимом над всеми сторонами общественной жизни, в т.ч. духовной, подавление любых проявлений несоответствия с советским образом жизни и мышления, в условиях военного времени был невозможен.

Таким образом, к осени 1943 г. Советским правительством была осознана необходимость официальной корректировки политики в отношении религии. Ввиду того, что большая часть верующих Советского Союза являлись приверженцами Русской православной церкви, первый шаг к сравнительной нормализации отношений между государством и религиозными организациями был сделан в отношении именно этой конфессии. В сентябре 1943 г. состоялась встреча И.В.Сталина с главами Русской православной церкви, в ходе которой были приняты решения, ознаменовавшие новый этап в отношениях государства и религии. В дальнейшем, это выразилось в принятии правительством «смягчающих» постановлений и директив. 

Потепление отношений между государством и Русской православной церковью распространилось также и на другие конфессии, действовавшие на территории Советского Союза. Важным событием для мусульман страны стало разрешение на совершение хаджа группе верующих из 17 человек, в которой квота от Татарской АССР составляла два человека. В 1943 г., в дополнение к действующему ЦДУМ (с центром в г. Уфе), были образованы  ещё три духовных управления мусульман – Северного Кавказа (в Буйнакске), Закавказья (Баку), а также Средней Азии и Казахстана (Ташкент). Таким образом, государство стремилось воздействовать на сознание верующих с целью дальнейшего стимулирования и усиления их патриотической деятельности.

Для властей основным показателем, выражавшим усиление религиозных проявлений населения, стали массовые заявления верующих с просьбой о регистрации религиозных объединений и открытия молитвенных зданий. До сентября 1943 г., то есть официального начала либерального курса в религиозной политике, ходатайства верующих оставались без положительных решений и это понятно, так как в условиях тоталитарного режима, без соответствующих  директив «сверху», представители власти на местах не могли самостоятельно изменить своего отношения к столь важному вопросу. Более того, в 1941–1942 гг. в отдельных населённых пунктах ТАССР продолжалось закрытие молитвенных зданий. К примеру, 10 января 1941 г. в Атнинском районе было закрыто 9 мечетей, 11 марта того же года закрыта церковь в с. Верхний Акташ  Акташского района[6]. Только после серии законодательных актов, официально ознаменовавших некоторое смягчение политики Советского государства в области религии, стало возможным удовлетворение властями в середине 1940-х гг. несравнимо малой части ходатайств верующих республики о регистрации религиозных объединений. Так, с 1944 по 1947 гг. в Татарской АССР подверглись перерегистрации и регистрации 34 религиозных объединения (без учёта объединений Русской православной церкви городов Казани и Мензелинска)[7]. В то же время, лишь за 1944 г. только от православных объединений республики поступило 46 ходатайств. 

Пик религиозной активности населения республики пришёлся на середину 1940-х гг. О его размахе говорит заключение уполномоченного Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР по Татарской АССР, выезжавшего для исследования религиозной обстановки в Тельманский район ТАССР. В своём отчёте он отмечает: «В отдельных населённых пунктах Тельманского района, особенно в райцентре с. Мамыково и с. Тюрнясево приняло широкие размеры религиозные службы в домах колхозников…»[8]. О глубине проникновения религиозных воззрений говорит и тот факт, что в план работы уполномоченного Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР по Татарской АССР на II квартал 1947 г., отдельным пунктом был включён вопрос об изучении влияния церкви на детей школьного возраста, в части посещения ими религиозных служб. Уполномоченный же Совета по делам религиозных культов при  Совете Министров СССР по Татарской АССР в 1947 году в справке о мусульманской общине деревни Фомкино Октябрьского района отмечал, что «колхозники очень верующие. Уразу держат 14–15 летние девочки – почти все»[9].  

В этот же период, а именно 15 ноября 1945 г., в республике необычайно торжественно и широко прошло празднование Курбан-байрама. Из отчёта уполномоченного Совета по делам религиозных культов при СНК СССР по ТАССР следует, что в Казани в праздничном намазе (проходившем в 6 местах, хотя зарегистрированной в органах власти была только одна мечеть и община мусульман) приняли участие ориентировочно 24000–25000 человек, причём половина из них были представителями молодёжи и людей среднего возраста[10]. Шествие к местам исполнения намаза сопровождалось произношением «Такбир» (молитвенная формула «Аллаху Акбар» – «Аллах – велик!»). В мечети Марджани – единственной официально действующей мечети города Казани – на праздничный намаз собралось около 12000–13000 человек[11]. Среди них были замечены и люди в военной форме, которые были не только участниками богослужения, но и сами осуществляли жертвоприношения.  Военнослужащие и демобилизованные объясняли свой поступок тем, что «на фронте они дали слово – «назер-айту»,  если останутся живыми, то зарежут богу «курбан»[12]. Всего по сведениям, полученным от служителей культа, в этот день было принесено в жертву около 900–1000  овец. Для сравнения, во время праздника Курбан-байрам в 1944 г. было зарезано около 150–200 голов скота. Ещё одной  особенностью празднования Курбан-байрама в 1945 г. стала значительная численность участвовавших в нём детей школьного возраста и женщин. Последним была предоставлена возможность провести молебен 17 ноября в мечети Марджани, где численность собравшихся составила 1500–1800 человек[13].      

В этот день почти во всех деревнях республики были проведены богослужения в частных домах. Ими руководили бывшие муллы и старики,  знающие обряды ислама. Количество принесённых в жертву овец колебалось от 3 до 15. Например, в деревне Кляшево Тетюшского района на праздничный намаз в пустующей мечети собралось более 60 человек, из них 30% – пожилых, 40% – среднего возраста и 30% – молодёжи (1928–1930 г.р.). При этом было зарезано 15 овец, причём один из обрядов жертвоприношения исполнил  председатель колхоза[14].

Видимо причиной столь активного участия мусульман республики в праздновании Курбан-байрама стала, с одной стороны – долгожданная победа в Великой Отечественной войне, радость возвращения домой победителей, и с другой стороны, наоборот, – горечь утраты родных и близких, повлёкшая за собой эмоциональный кризис у значительной части населения. Всё это в совокупности определило необычайно высокий уровень религиозной активности населения в первый послевоенный праздник Курбан-байрам. В последующие годы подобной массовости среди верующих уже не наблюдалось.

Из вышесказанного видно, что в данный период открыто выражали свои религиозные чувства не только люди пожилого возраста, но и достаточно молодые и социально активные слои населения республики. Данная тенденция была характерна не только для приверженцев ислама, но также и для представителей других конфессий. Так, в 1946 г. инициатором  и организатором подачи заявления верующих об открытии церкви в д. Ключищи Верхнеуслонского района  стала бывшая председатель Ключищенского сельсовета[15].

Усиление религиозности населения в военные и послевоенные годы выразилось также в активизации деятельности духовенства. В своем сообщении, датированном 1944 г., уполномоченный Совета по делам религиозных культов при СНК СССР по ТАССР писал: «Отдельные служители культа, оставившие свою прежнюю дея­тельность и работавшие ряд лет в Советских учреждениях в данное время оставляют работу и переходят к своей прежней деятельности»[16].

Значительную роль во многих вопросах, возникающих в процессе взаимоотношений между религиозными объединениями и органами государственной власти, могли сыграть какие-либо «неблаговидные» факты в биографиях верующих-активистов. Так, в 1945 г. поводом для отказа в регистрации некоторым религиозным объединениям стали следующие моменты в биографии их активистов: 1) по д. Ибрайкино Аксубаевского района – проверкой было установлено, что инициатор ходатайства во время массовой коллективизации выступал против организации колхоза, за что был привлечён к уголовной ответственности; 2) по д. Волково Красноборского района –  от имени общины действовал человек также ранее осужденный советским судом; 3) по д. Кумазан Мамадышского района – от имени общины действовал демобилизованный боец Красной Армии, бывший в плену немцев[17]. Таким образом, наличие каких-либо компрометирующих материалов на верующих, из числа ходатайствующих о регистрации религиозного объединения, имело для органов местной власти очень важное практическое значение. Оно позволяло ликвидировать возможность появления официально действующего религиозного объединения  ещё на начальной стадии.

Нередко причиной различных недоразумений между властями и верующими являлась недостаточная информированность руководителей на местах относительно последних веяний в политике партии в отношении религии. Примером служит ситуация, создавшаяся в 1945 г. на железнодорожной станции Агрыз, после того как один из путевых обходчиков получил вызов из Московской духовной семинарии. В своём запросе в Татарский Обком партии секретарь парткома станции писал: «Для нас является новостью, во-первых, то что существуют духовные богословские учебные заведения, так как этого в печати не публиковалось. Во-вторых: предоставлено широкое право набора в данные учебные заведения …Не зная положения (по данному вопросу. – И.Р.) я ему (т.е. путевому обходчику. – И.Р.) ответил, что таких училищ у нас нет и отпусков не может быть…»[18]. К сожалению, отсутствие в архиве ответа на данный запрос не позволяет проследить до конца ход этого дела, однако и без того налицо огромный «разрыв» между относительно терпимыми тенденциями в центре и реальным положением на местах.

Безусловно, только легально действующих религиозных объединений не хватало для нужд верующих республики. В Татарской АССР в течение 1945 г. поступило 30 ходатайств от мусульман республики об открытии мечетей. Из них были решены положительно только 6. В декабре 1947 г. в течение лишь одной недели было отклонено 10 аналогичных ходатайств по данной конфессии[19]. В этой связи верующие были вынуждены собираться для коллективного отправления религиозных обрядов в незарегистрированных, но фактически действующих общинах и группах. В силу особенностей обрядовой системы, это было характерно в основном для последователей ислама. По данным уполномоченного Совета по делам религиозных культов при Совете Министров СССР по Татарской АССР, в 1948 году насчитывалось 25 подобных мусульманских общин. По его же сведениям, численность нелегально действующих мулл на 1 февраля 1949 г. составляла 32 человека[20]. Поскольку незарегистрированная община учитывалась только в том случае, если о ней «сигнализировали» с мест или она обращалась в местные органы власти с ходатайством о регистрации, есть  основания утверждать, что численность вышеупомянутых общин и групп в данный период была значительно выше.

В этом плане показательна ситуация с мусульманами Казани, где в органах власти была зарегистрирована всего лишь одна мечеть – мечеть Марджани. Многочисленные ходатайства мусульман Кировского района города об открытии здесь мечети не находили поддержки в органах власти. Отказ мотивировался тем, что здания мечетей, предлагаемых верующими, были переоборудованы под культурно-просветительские или хозяйственные нужды, в результате чего они потеряли свой первоначальный вид, а согласно ст. 41 Постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях», таковые не могли учитываться как молитвенные здания[21]. Нередко, ввиду недостатка помещений для исполнения коллективного намаза, в пятничные или праздничные дни мусульмане республики были вынуждены собираться на территориях татарских кладбищ. Но и в этом случае на просьбу разрешить им собираться в указанных местах верующие получали отказ от органов власти, так как, согласно советскому законодательству, все кладбища являлись «всенародными» и находились в ведении сельских и городских Советов. К примеру, представители религиозной общины г. Агрыз просили разрешения у властей молиться в помещении, расположенном на территории татарского кладбища[22]. Однако, в силу вышеуказанной причины, ими был получен отказ.

Таким образом, государство ставило большую часть верующих и фактически действующие религиозные объединения в такие условия, при которых они были вынуждены действовать на нелегальной основе, что в свою очередь давало властям возможность на законных основаниях применять в их отношении административные меры.

Декларируемое лояльное отношение государства к религии несколько приглушило процессы, имевшие место в 1930-х гг., но не ликвидировало их. В этой связи показательной и типичной является ситуация с одной из старейших мечетей Казани – Азимовской, закрытой в 1938 г.  и частично использовавшейся под общежитие, а в 1946 г. по ходатайству Казанского кино-корреспондентского пункта Куйбышевской студии документальных фильмов переданной Казанской звуковой студии документальных фильмов. 

Подводя итог анализу положения религиозных объединений Татарстана в военные и в первые послевоенные годы, можно отметить следующее: незначительной части религиозных объединений республики было предоставлено право на легальную деятельность; в годы «разрешительной» политики в отношении религии республиканские и местные органы власти применяли в своей деятельности формы и методы, не соответствовавшие «либеральным» законодательным положениям Советского государства.

Приложение

Религиозные объединения  Татарской АССР,

зарегистрированные в 1944–1947 гг.[1]

Р.Р. Ибрагимов